Схватка была недолгой. Затем Парамонов и курсанты, действовавшие вместе с ним, поспешили к реке Ламохе.
Противник вел ожесточенный минометный огонь. В какой-то момент как подкошенный упал Иван Ежов. Раненный минными осколками Александр Челюбеев по инерции пробежал еще несколько шагов, а затем зашатался и рухнул на землю. Очередной взрыв опрокинул Ивана Пелиха.
— Верушка, выручай! — успел прокричать мне на ходу Алексей Парамонов.
Я перетащила Ежова, Челюбеева и Пелиха в небольшую выемку, куда не залетали пули и осколки и где Найвельт оказывал помощь другим раненым. Мы стремились в первую очередь облегчить страдания самых тяжелых. Главной задачей было остановить кровотечение. Раненые сами помогали нам кто как мог. Работа кипела. Я накладывала шины, бинтовала головы, руки, ноги. Бинтовала и вдруг обнаружила, что использован последний перевязочный пакет.
Стало страшно: как быть? Ребята терпеливо ждали своей очереди на перевязку. Неужели мы, вытащив их в относительно безопасное место, позволим раненым здесь погибнуть?
Я беспомощно оглянулась. Старший военфельдшер Найвельт вопросительно смотрел на меня. Он был, как и я, перемазан кровью.
— Абрам Давыдович…
Найвельт подошел ко мне.
— Осмотрим трупы немцев, — тихо сказал он. — Возможно, найдем индивидуальные пакеты, какие-нибудь другие перевязочные средства… С нами пойдут Коровин, Сельницын, Стерхов, Дудин…
Поле боя было усеяно телами погибших вражеских солдат и офицеров. За две фронтовых недели я уже присмотрелась ко всему, и трупы не вызывали у меня прежнего страха. И все же только сознание крайней необходимости вынудило меня, как и Найвельта, как и курсантов, помогавших нам, рыться в ранцах и карманах убитых.
Вскоре за пазухой у меня было множество индивидуальных перевязочных пакетов, и я поспешила к раненым. Найвельт опередил меня. Он был уже на месте. В глубокой темноте мы заканчивали перевязки. Заканчивался и победный для нас бой против фашистских захватчиков под деревней Ирогощей…
Помнится, многие курсанты после этого боя были отмечены командиром батальона как храбрые и искусные воины. О некоторых из них я уже упомянула здесь. Хотелось бы назвать также фамилии курсантов Абросимова, Пудовкина, Артамонова, Лелюка, Саламатова, Третьякова, Уварова, Чепли, Лопатина, Беляева, Сабаева, Пашинина, Кошелева, Лабзина, Полякова, Селюха, Никитченко, Сироткина, Горбатенко, Дмитриева, Морозова, Шапоренко, Дроздова, Ефремова.
Одного из них, курсанта Даниила Чеплю, я видела в рукопашной схватке. Рука об руку с ним сражались Иван Хандрыко, Евгений Кезиков, Александр Соловьев, Виктор Виноградов, Владимир Мужчинин, Петр Меньщиков, Николай Еремин и Михаил Терешкин. Получилось так, что патроны у ребят кончились, и им ничего не осталось, как пустить в ход штыки и приклады. Чепля наносил удары прикладом с такой силой, что каски раскалывались на головах фашистских вояк.
Мне рассказывали позже, что незадолго перед боем Даниил Чепля получил письмо от отца. Тот воевал в составе одной из частей на том же участка фронта, что и мы. Наш курсантский батальон шел на помощь этой части. И должно быть, мысль о том, что он помогает отцу, не оставляла в бою Даниила Чеплю.
Удивительное совпадение: будучи раненными, курсант и его отец лечились в одном госпитале — на Фонтанке, 99. Лечились, но так ни разу и не встретились. Много позже узнал Даниил Чепля, что отец его в боях за Ленинград был четырежды ранен и что последнее ранение, полученное им за два месяца до окончания войны, оказалось смертельным…
Много наших товарищей похоронили мы и в ту ночь на первое сентября 1941 года. Посылая проклятия врагу, предавали курсанты земле тела погибших. Накрапывал нудный осенний дождик. Дрожа от холода и от недавнего перенапряжения, я стояла на краю братской могилы. Слезы мешали мне видеть что-либо. Когда шуршание земли и звон лопат стихли, наступила гнетущая тишина. Лишь над нашими головами шумели верхушки сосен.
Так закончились мои четырнадцатые фронтовые сутки.
«УЗНАЙ ЖЕ МЕНЯ, УЗНАЙ!..»
В конце 1971 года в составе большой группы ветеранов Великой Отечественной войны я ехала в Югославию. Не успел наш поезд остановиться на станции Чоп, как появились пограничники и работники таможни.
— Где тут Вера Михайловна Фелисова? — громко спросил один из них. Это удивило моих спутников. Но мне вопрос был понятен: значит, письмо, которое я недавно послала, нашло адресата. Еще больше удивились окружающие тому, как тепло встретил меня сотрудник таможни.