Поверх мешков на повозку, словно куль, был уложен пленный, которому хозяйственный Бабенко на всякий случай стреножил ноги. Но тут возникло новое осложнение: раненый Василий Нартов наотрез отказался разместиться рядом с фашистом.
— Да вы что, братцы? — взмолился он. — Нет, никак не могу!..
— Ну, тогда садись, Вася, за повозочного, — сказал Короткий, снимая с лошадиной морды мешок. — Можешь даже за вожжи не держаться, наш Сивка-бурка сам повозку к месту назначения привезет… Но, коняга, пошли!..
Подталкивая повозку, группа Страдымова вскоре прибыла к командному пункту.
— Товарищ майор! — докладывал старший группы комбату. — Ваше задание выполнено. Захвачен пленный. На обратном пути ранен курсант Нартов. Других происшествий не было…
Страдымов ни словом не обмолвился об инциденте с Павлом Федоровичем. Что говорить! Для общей пользы человек старался, прихватив еще один ящик масла.
А дня через два повар Волков снова вдруг оказался, что называется, в центре всеобщего внимания. Началось с того, что комбат, проходя мимо походной кухни, остановился и некоторое время наблюдал за манипуляциями повара. Кормилец наш воистину священнодействовал. Из котлов валил белый пар, распространяя немыслимо аппетитный аромат тушенки. Повесив черпак на край котла, повар по всем правилам доложил:
— Через двадцать минут обед будет готов, товарищ майор!..
Комбат кивнул, постоял еще немного и пошел по своим делам. Павел Федорович обеспокоенно посмотрел ему вслед, а потом стал бережно помешивать наваристую кашу. Когда же обед был готов и Волков раздал его, Шорин неожиданно вызвал повара к себе:
— Павел Федорович, сам-то когда-нибудь ешь?..
Тот на секунду застыл. Ну точно, сейчас командир выдаст ему, только вот за что — непонятно.
— Да я, понимаете ли, — замялся он и зачем-то стал снимать фартук и застегивать свой старенький штатский пиджачок. Потом он невольно сделал шаг в сторону командира, бросил фартук на траву и вытянул руки по швам, напряженно вглядываясь в непроницаемое лицо комбата. При всем при том Волков старался незаметно прикрыть ладонью правой руки клок, свисавший чуть ниже кармана его брюк. Шорин поиграл желваками на точеных скулах и позвал помощника командира батальона по снабжению Тихона Макаровича Цемрюка. Тот явился, словно из-под земли. Он всегда обладал удивительным умением в нужный момент оказываться там, где был командир.
— Товарищ Цемрюк, почему служащий Красной Армии Волков одет не по форме?
Снабженец замялся:
— Так ведь он же…
— Знаю, что вольнонаемный, — оборвал Цемрюка Шорин.
— Ну, а вольнонаемному не положена форма…
— Не положена, говоришь? — язвительно продолжал комбат. — А курсанты как думают — положена Волкову форма или нет? Заслужил он право носить зеленую фуражку и все, что к ней полагается, или не заслужил?
Курсанты, стоявшие поблизости, дружно отозвались:
— Заслужил, конечно!..
— Имеет право!..
— Давно пора выдать!..
Шорин выслушал эти краткие реплики и повернул голову к Цемрюку.
— Вот видишь! А ты говоришь — «не положено»…
Тот пошел на попятную:
— Так нет же лишней…
— Найдешь… И чтобы через… — Шорин взглянул на часы. — Чтобы через два часа тридцать пять минут служащий Красной Армии Волков был одет по всей пограничной форме. Сам проверю. Ясно?..
Комбат прищурился, и снова на его скулах проступили желваки. Это был верный признак гнева.
Вечером, увидя Павла Федоровича, мы все ахнули — так ладно сидела на нем новенькая, будто только что сшитая и, как мне показалось, тщательно отутюженная форма.
До сих пор для меня остается загадкой, где в то время и в тех условиях можно было найти утюг. И почему Шорин приказал разыскать форму для Волкова «через два часа тридцать пять минут», а не через два или, допустим, через три часа? Встречаясь с нашим суровым комбатом после войны, я не раз думала спросить его об этом, да так и не решилась.
ВИЖУ ВАС МОЛОДЫМИ
22 сентября гитлеровцы отмечали трехмесячную дату своего похода на нашу страну. Отмечали по-разбойничьи. Как и в первый день войны, ровно с четырех часов утра начались жестокие артиллерийские налеты. Они чередовались с атаками вражеской пехоты. Похоже было на то, что фашисты намеревались отпраздновать свой «юбилей» на новых захваченных у нас территориях.
Ощущалось это и под Порожками. Курсантские роты, насчитывавшие к тому времени по сорок — пятьдесят штыков, отражали атаку за атакой. Под озлобленным натиском врага никто не отступил ни на шаг.