13 октября 1941 года газета «Ленинский путь» писала: «В наших частях и подразделениях гремит слава о бойцах товарища Шорина. В беспрерывных боях с немецкими захватчиками шорницы дрались стойко, упорно, наносили врагу чувствительные удары».
Вот что говорилось о боевых делах нашего батальона в передовой статье газеты «Ленинский путь»: «Шоринцы во главе со своим командиром показали в боях пример мужества, отваги, упорства. Много раз гитлеровские разбойники чувствовали на своей шкуре удары шоринцев, много раз хваленые гитлеровские вояки бежали от них. Шоринцы вооружены и снабжены так же, как и многие другие подразделения, они дрались в таких же условиях.
В чем же их сила?
Бойцы товарища Шорина не знают страха в борьбе. Сильные духом, они уверены в победе. Об их упорство и стойкость разбивались атаки фашистов.
Ни при каких обстоятельствах шоринцы не впадали в панику. Шоринцы не боятся трескотни фашистских автоматчиков, их не запугаешь попыткой обойти с фланга. Никогда в их рядах не слышны были слова «нас окружили». Шоринцы всегда ищут врага, чтобы навязать ему бой, чтобы уничтожить его.
Шорин воспитал у своих бойцов боевой порыв — стремление наносить врагу удары.
Часто бойцы товарища Шорина переходили в штыки. Однажды немцы готовились к атаке. Шоринцы сами ответили контрударом. Боевой опыт лучших воинов показывает, что в бою побеждает тот, кто презирает смерть, кто неудержимо идет вперед».
После первых же боев курсанты нашего батальона с легкой руки военных журналистов стали шоринцами. Надо сказать, что нам это было по душе. Слово «Шоринцы» объединяло нас. Курсанты-пограничники знали, что в соседних подразделениях с них берут пример, и гордились этим. Знали они также, как ненавистно имя их командира врагу. Фашисты боялись шоринцев. И это наши ребята при всяком удобном случае не прочь были подчеркнуть.
О мужестве и боевом умении нашего комбата на фронте ходили легенды. Но мы-то знали и знаем его не легендарного, а такого, каким он был и есть. Что же он за человек, Николай Александрович Шорин?
Он из тех, кто как бы создан для военной службы. Взгляните на его фотографию. Таким, как Николай Александрович, просто не идет штатский костюм. Возможно, я опять рассуждаю чисто по-женски. Но, согласитесь, — эта выправка, эта особая мужская стать! И взгляните в его лицо. Оно как бы изваяно из крепкого камня. Резко очерченные скулы выдают твердый, даже жесткий характер. Решительность, стойкость, хладнокровие уже в самом взгляде.
Таким он и был тогда. Ведь я видела его в бою, видела в минуты опасности. Шорин действительно был и волевым, и мужественным командиром. И, как мы теперь понимаем, именно благодаря шоринской тактике наш батальон всегда с честью выходил из самых тяжелых испытаний. А батальон был укомплектован кадровыми военными, курсантами-пограничниками, в высшей мере сознательными бойцами. Лучшие командирские качества комбата в этой обстановке не могли не раскрыться. Больше того, они были удесятерены безграничным мужеством и воинским умением его подчиненных, их сыновней преданностью Родине, высочайшим партийным самосознанием, святой ненавистью к врагу и неколебимой верой в нашу конечную победу над фашистской Германией.
Командир батальона и его надежные помощники — комиссары Луканин, а затем Образцов, командиры рот, политруки, взводные командиры своим спокойствием, твердостью, деловитостью, что называется, цементировали ряды курсантов. Впрочем, все эти курсанты были «без пяти минут» командирами и политработниками. К тому же боевая обстановка ускорила их политическую, военную, да и просто человеческую зрелость. Бойцы были достойны своего командира. Он мог не колеблясь принимать самые трудные решения. Подчиненные были для него как пальцы собственной руки. Пальцы всегда можно было сжать в кулак. И Шорин сжимал их и наносил противнику удар за ударом.
Истины ради должна сказать, что там, на фронте, он виделся мне как человек противоречивый и сложный. Иногда Николай Александрович казался мне слишком суровым, даже бесчувственным, бессердечным. Порой он был резким, нетерпимым. Если уж отрубил что-то, ни за что потом не изменит своего решения. Скажу честно: я побаивалась комбата. Возможно, это был девчоночий страх перед грозным военным командиром. А для курсантов майор Н. А. Шорин был высочайшим авторитетом, образцом настоящего военачальника. Разумеется, устав приучил их к непререкаемой воинской дисциплине. Но я думаю, что и без устава они точно так же беспрекословно, без тени сомнения подчинялись бы Шорину.
Только спустя многие-многие годы я по-новому стала открывать для себя какие-то совершенно неожиданные черты Николая Александровича. Помню, даже за отлично проведенную вылазку в тыл противника комбат мог забыть похвалить ребят. Мол, сделали, ну и что, так оно и должно быть, а хвалит пусть комисcap. Поразить его воображение удалью было невозможно, но если уж комбат произносил сдержанно-строго «молодец» или «спасибо за службу», то человек, которому это было адресовано, ходил окрыленным. Было такое и со мной. И когда он мне сказал это, у меня вся душа запела.