Я смотрю на Нее и вижу, что что-то не так. Цвет кожи необычно бледный, бледнее обычного. И это обстоятельство дает мне право смотреть дольше обычного. Да, и движется она медленнее, как бы покачиваясь. Никто не видит это, кроме меня. Все продолжают терзать Ее вопросами, просьбами, поручениями. Она стоически собирает их, и несет этот ворох, не разбирая пути к себе за стол. С Ней и раньше бывало нечто похожее, например, когда Она плакала, то шла к девушке секретарю, чтобы поделиться. Я решил, что если произойдет нечто подобное, то нужно бить тревогу. Мы встали с места, не сговариваясь, одновременно и замешкались в проходе. От Ее близости зашумело в ушах, я потерял бдительность и ретировался в уборную. Я совсем не подумал, куда Она могла пойти. А ведь, как выяснилось после, Она пошла именно к секретарскому столу, но не дошла до него пару шагов. Когда я вышел, то уже увидел ужасную картину: Она лежит в руках начальника и почему-то не реагирует на творящийся вокруг Нее хаос. Я вижу, как начальник держит Ее и потряхивает, пытаясь привести в чувства, но ничего не выходит. Как обычно в ситуациях, когда чувства захлестывали меня, слова не подчинялись разуму и приличиям и я практически заорал, чтобы он убрал от Нее свои руки. Хаос на секунду развеялся, я взял стоявшую на ближайшем ко мне столе воду и выплеснул Ей на лицо. Цвет жизни как будто бы сразу вернулся, и Она сделала попытку двинуться самостоятельно, но руки и голова не слушались Ее. Я произносил на всех языках поочередно слово "скорая", пока наконец не услышал, что она приехала и не внес Ее внутрь машины. Я нес какую-то околесицу, что знаю Ее мужа, и должен позвонить. Видимо, действия мои были так точны в полном сумбуре, что охваченные паникой коллеги не возражали моему отбытию.
В больнице я встретил Ее мужа, не расстроенного, а озадаченного. Как выяснилось, он с недавних пор тоже работал в офисе этажом ниже! А узнал о случившемся чуть ли не позже всех. Для благодарности он надел приветливую маску, а затем залип в телефоне. С Ней все было хорошо, что-то по-женски, и наложилась общая усталость и истощение. Да как же ты можешь гонять шары в телефоне, когда Ее уже не держат ноги? Тебе доверили Ее, а ты все упустил. Позволил Ей тянуться к другим, чтобы Она сама того не осознавая, просила помощи с завязанным ртом. Если бы Она была с тобой счастлива, ничего бы не случилось, ни с Ней, ни со мной. Мне попытаться простить за это или быть благодарным?
Такси
Она вышла с больничного раньше положенного срока. При первой же возможности, когда Мы остались одни в нашем крыле офиса, Она поблагодарила меня. Глаза Ее сияли и даже бросали влажный отблеск. Она обняла меня. Объятие — рабочее, дежурное, легкое, без плотного касания, как будто начинаешь обнимать, а потом сдаешь назад. Я думал о Ней, о Ее самочувствии. Все эти слова и объятия, которые раньше потешили бы мое тщеславие и отправлялись бы на стену почета и трофеев, которые я потом пересматривал бы перед сном, были не важны. Я просто прожил это, хотя глаза предательски защипало.
А дальше день пошел по привычному графику с одним лишь изменением, что я стал замечать на себе больше взглядов даже от тех коллег, которые ранее не обращали на меня внимание вовсе. Обрывки разговоров на кухне, доносящиеся до меня подсказывали мне, что связано это с более активным моим участием в Ее судьбе, чем предполагалось. Но так как переживал я всерьез и более за то, как Она, чем за то, что скажут они, не придавал этому особого значения. Заряд агрессивной энергии, направленной на Ее защиту, этот инстинкт, который развился во мне незаконно, напрасно и без оправданий привел к неожиданным необратимым последствиям.