Я проснулась в холодном поту.
10. Вадим
Он был моей первой любовью — наивной, светлой. Он учился в параллельном классе, и когда я видела его на переменке, мне казалось, что хмурый школьный коридор расцвечивается яркими красками.
Мне казалось — он тоже ко мне неравнодушен, и часто ловила его затаенный восторженный взгляд, и чувствовала себя почти счастливой, хотя о чувствах своих мы дружно молчали.
В ту пору я еще была скромницей и тихоней, и уж, конечно, не могла себе позволить объясниться ему в любви. Мне достаточно было знать, что он рядом, что он думает обо мне. Думала — решится всё само собой — вот вырастем мы, станем взрослыми, и когда-нибудь, может быть, на выпускном балу, он подойдет ко мне и скажет: «Алина, я тебя люблю».
Не сказал.
А когда я поступила в университет и достаточно осмелела, чтобы последовать примеру Татьяны Лариной, он был уже женат.
Казалось бы — всё, нужно его забыть. Раз предпочел другую, значит не любил меня ничуть. Ан нет, долго еще он снился мне по ночам. И потому придумывала ему оправдания, и по всему выходило, что не виноват он ни в чём, а просто запутался по молодости, по глупости, а потом уже вынужден был поступить благородно — он всегда был порядочным.
И я разыскала его телефон и адрес и однажды даже осмелилась ему позвонить. Правда, услышав женский голос, положила трубку. Что я могла ему сказать?
И не видела его со школьных лет ни разу. Нет, однажды видела — случайно встретились на автобусной остановке. Поболтали о том, о сём — о погоде, о друзьях-товарищах. А когда былое вспоминать стали, он сказал, как отрезал: «Сын у меня растет. Да, должно быть, ты знаешь». И всё — разошлись по сторонам.
А потом мне приснился странный сон — будто едем мы с Вадимом в трамвае, и я, захлебываясь от восторга, говорю ему о своей любви необычайной, а он слушает молча — вежливо, но растерянно. И я понимаю — он-то меня не любит и никогда, быть может, не любил.
И до того явным был тот сон, что я проснулась с твердым намерением забыть Вадима окончательно. И почти забыла. И вспомнила только, когда уехал Кирилл. Но даже после этого не решилась начать с него.
— Всё, завтра же ему позвоню, — заявила я Лизавете, рассказав подруге честно, без утайки о своей детской любви.
— Ой! — испугалась та. — Он женат! У него сын! Как же можно?
— Разведется, — без тени сомнений ответила я. — А сыну помогать будет.
— Ой! — Лиза поднесла к пылающим щекам свои худенькие бледные руки. — А что ты ему скажешь? Объяснишься в любви? А помнишь, как во сне? А если и наяву отвернется?
— Ничего, — внутренне содрогнувшись, сказала я. — Скажу, что пошутила. Пусть потом жалеет, что от своего счастья отказался.
Говорила решительно, без тени сомнений, а позвонить ему так и не смогла.
— Боюсь, — призналась я спустя несколько дней изумленной Лизавете. — Понимаешь, сейчас у меня хоть мечта есть — пусть призрачная, но мечта. Знаешь, как это важно — знать, что где-то есть любимый человек, которому ты, возможно, тоже нужна.
Наверно, мое романтическое увлечение так и осталось бы детским воспоминанием, если бы случай не свел меня с Катериной Рудаловой.
Встретились мы в только-только открывшемся брендовом магазине. Я как раз примеряла стильный бежевый пиджачок, когда почувствовала на себе чей-то взгляд.
Народу в бутике было немного, и я сразу приметила невысокого роста, полноватую блондинку в ярком облегающем сарафане на бретелях.
— Катька!
Однокашница скользнула любопытным взглядом по моей стройной фигуре и натянуто улыбнулась:
— Привет, Алина!
Мы были одноклассницами десять лет — от звонка до звонка. Не дружили, но и не ссорились — так, сосуществовали. И обе большого восторга от этой встречи не почувствовали.
Катька придирчиво осмотрела пиджак, поняла, конечно, что вещь не дешевая, но почему-то сказала:
— Подделка, наверно.
Раньше я согласилась бы с ней, не задумываясь — Катерина была модницей и в классе считалась знатоком хорошей одежды. Но сейчас я только взглянула на пестрый Катькин сарафанчик, так некстати подчеркивавший все недостатки ее отнюдь не идеальной фигуры, и коротко бросила:
— Беру.
Продавец упаковал пиджак в фирменный пакет и ослепительно улыбнулся:
— Красивая вещь для самой красивой покупательницы.
Мне показалось, или Катька, в самом деле, заскрежетала зубами?
У нас с Катькой общего было мало — разные характеры, разные привычки, разные друзья. Вот только объект симпатии у нас был один — Вадим Акимов во всей его красе.
Я тряхнула головой, отмахиваясь от воспоминаний. А Лиза, по доброте душевной предположив, что нам приятна эта встреча, предложила пойти в кафе. Отказаться было неудобно.
Мы заказали кофе и мороженое. И сидели за столиком молча, буравя взглядами скатерть. Беседа не клеилась.
Катька подозвала официанта и заказала бутылку коньяка. Я только глотнула чуток, Лиза тоже едва притронулась. Катька же залпом — одну за другой — осушила две стопки. И глаза у нее заблестели.
— А ты ничего стала, Алина, — снизошла вдруг она до признания моих достоинств. — Эффектная. Чего замуж не выходишь?
Я молча пожала плечами, сочтя вопрос риторическим — ну, спросила для поддержания разговора.
Но Катька тряхнула головой:
— А я знаю! Его ждешь!
Лиза, ясное дело, намека не поняла — она же нашу историю не знала — просто удивилась враждебности в Катькином голосе. А я поняла и побледнела.
Катька как-то враз захмелела.
— Дура ты, Алина! Я ведь почти каждый день его вижу — ни разу он твое имя не произнес. Не вспомнил даже ни разу. Не нужна ты ему, понимаешь? Чего молчишь? Не веришь? А ты у Дарьи спроси, у жены его — мы с ней теперь подруги, — и захохотала вдруг: — Чего только ради любимого человека не сделаешь? Думаешь, не знаю я, как ты в школе по нему сохла? Думаешь, любил он тебя?
И засмеялась пьяно и горько.
А я ответила твердо:
— Любил!
— Дура! — еще громче захохотала Катька. — Может, скажешь, и теперь еще любит?
Остановиться бы надо было, а не смогла.
— Может, и любит.
— А проверим давай! — Катька словно с ума сошла.
Лиза даже испугалась.
А я удивилась:
— Ты сериалов мексиканских насмотрелась?
Катька отставила в сторону бутылку с недопитым коньяком:
— А что? Сомневаешься? Давай так договоримся — если он тебе в ближайшие семь дней в любви объяснится, я тогда шляпу перед тобой сниму и даже съем ее, если захочешь.
Я, стараясь сохранить спокойствие, пальцем у виска покрутила:
— Ненормальная! Как ты себе это представляешь? В твоем присутствии, что ли, мы о любви должны говорить? Может, еще жену его позовешь, чтобы уж все заинтересованные стороны присутствовали.
У Катьки ответ был уже готов:
— А я в сторонке постою — он и знать не будет, что я рядом. Пусть, слов его не услышу, ладно. Зато если он тебя в губы поцелует — считай выиграла.
— Что выиграла? — почти с жалостью спросила я.
— Спор выиграла. И его самого, наверно, тоже.
Лиза подавала мне какие-то странные знаки. Но я уже не думала о Лизе. Ни о чём не думала, только о нём — о Вадиме. И в горле пересохло, и голос сорвался, задрожал, когда сказала:
— Глупости! Я столько лет его не видела. Как я его найду?
У Катьки еще была возможность опомниться, отступить, но она ринулась вперед без раздумий:
— А я подскажу! Он работает на мебельной фабрике. Работу заканчивает в восемнадцать пятнадцать. Понимаешь?
Всё это было похоже на сон или на странный фильм с фантастическим сюжетом. Мы совершенно серьезно договорились о том, что я (будто бы случайно) встречу его у проходной и назначу свидание на набережной в субботу в полдень. Катька пообещала еще, что о нашем споре не обмолвится ему ни словом. На том и разошлись.
— Алина, что происходит? — негодовала Лиза. — Мне кажется, вы обе сошли с ума.