А потом звезды начали падать.
Они будто скатывались с покатого края неба, оставляя за собой следы из сверкающей пыли. Когда они достигли поверхности моря, то разлетелись на тысячи блестящих брызг, свет от которых еще долго не гас, затмевая собой огни мерцавшего вдали Города.
Я лишилась дара речи. Когда его магия успела стать такой могущественной? Вернее, такой могущественной и красивой одновременно?
Наконец в море упала последняя звезда, подняв переливающийся фонтан и лишний раз убедив меня, что ничто хорошее не длится вечно: «фокус» Азриэля прекратился так же внезапно, как и начался.
— Что скажешь? — спросил он наконец, опустив руки и открыв глаза.
— Замечательно… — пролепетала я тонким-претонким голосом. — Аз, это невероятно…
Я бы могла еще бесконечно хвалить и волшебные звезды, и его самого, но и этих двух предложений хватило высокому мускулистому монстру за глаза: его глаза наполнились гордостью, а рот разъехался в разные стороны, как у мальчишки:
— Спасибо! — сказал он, пытаясь скрыть свою улыбку. — Я… очень долго готовился, прежде чем применить это заклинание. Хотел, чтобы все прошло, как по маслу.
— А мама с папой знают об…
— Нет. Ты первая, кому я это показал. — сказал он, садясь на примятый песок.
— Первая?..
— Первая, — повторил он, беря меня за руку.
Мы просидели еще какое-то время. Позднее время суток делало свое дело: я начала клевать носом и ронять тяжелеющую голову Азу на плечо.
— Спатки хочешь, да? — ласково спросил он меня.
— Это все экзамены… — промурлыкала я ему в мех.
— Поедем домой?
— Нет, — тут же вскочила я. — Не надо… тут так весело.
— Весело? — рассмеялся Аз. — Сидеть на холодном песке?
— Зато с тобой, — ответила я.
— И не поспоришь…
— Слушай, — спросила я, чувствуя, что долго так я не протяну. — Можно… можно я прилягу? На минуточку…
— Приляг, — кивнул он, погладив свою ляжку.
По телу тепло разлилось долгожданное блаженство. Я улеглась на песок, положив голову аккурат на то место, которое он погладил.
— Мягонько, — зажмурила я глаза.
— Думаю, это из-за меха, — улыбнулся Аз. — Защитный слой…
Проведя ладонью по моей щеке, он убрал каштановую прядь, накрывшую глаза.
— Длинные же у тебя волосы… — пробормотал он, почесывая мою голову.
— Нравятся?
Раздумие отняло у него ровно минуту:
— Тебе идут и такие, и короткие.
— Спасибо, — ответила я, прекрасно понимая, что с короткими волосами я выглядела для него привычнее. Поэтому тут же добавила: — А тебе не кажется, что с короткими я похожа на пацана?
— Тебя с пацаном даже слепой не перепутал бы, — расхохотался Аз. Слушать его ответ и заливистый смех было невероятно приятно. Я приоткрыла глаза и смотрела, как в высоте мерцали звезды. Вот и тема для разговора!
— Звезды сегодня такие красивые… с твоими, правда, ни в какое сравнение не идут!
— Согласен… — задумчиво ответил он. — Фриски, напомни, пожалуйста: мама с папой говорили тебе, что монстры загадывают желания под звездами? Это давняя традиция — еще с той поры, когда война не случилась, и мы жили на Поверхности вместе с древними племенами. Не помнишь?
— Кажется, помню. Знаешь, у людей есть похожая традиция — только желания мы загадываем под падающими звездами.
Аз недоуменно уставился в небо:
— А на кой ляд ждать, пока они начнут падать?..
— В этом и суть! — засмеялась я. — Ведь это случается так редко! Вот и заветные желания должны сбываться редко, иначе чудеса превратятся в обыденность.
— Хочешь, я наколдую тебе падучую звезду? Мне несложно…
— Ну нет, — сказала я. — Это нечестно.
В приморском покое снова застыло молчание.
— Аз? — спросила я наконец.
— Погодь, — отмахнулся он. — Я думаю, что мне загадать…
— А можно и я загадаю? — в шутку спросила я. — Только не падающей звезде, а обычной — как монстр.
— Для монстров ты своя, — ответил Аз. — Так что давай.
— Мне нужно просто выбрать звезду, и загадать?
— Точно.
Я всмотрелась в небо. Погода стояла ясная, и звезды были видны все до одной — несмотря на далекий городской свет. Их было так много, что я могла загадать бесконечное количество желаний. Их яркость вселила в меня твердую уверенность, что все, что я у них не попрошу, обязательно сбудется.
Я начала шептать, стараясь делать это так тихо, чтобы не разжимать губ:
— Звезды. Милые, добрые звезды. Пожалуйста, сделайте Азриэля моим. Моим и только моим. Навсегда. Пусть никому, кроме меня он не достанется…
Осознание того, каким мерзким было это желание, ужаснуло меня, стоило ему только прийти ко мне через пару секунд после того, как я перестала шептать.
— Чего ж ты там такого нажелала… — улыбнулся Азриэль. — Сердце так колотится, что я даже ногой чувствую…
— А сам? — бросила я, внезапно осознав: — Ой, точно. Нельзя же рассказывать, а то не сбудется…
— Это если под падучей звездой, — пошутил Азриэль. — Обычные звезды честнее, и желания исполняют, даже если ты о них расскажешь.
— Так что же ты загадал?
— Чтоб мы остались друзьями до конца наших дней, — ответил он после секундного молчания.
Друзьями.
До конца наших дней.
Глаза зачесались, как будто в них попал песок. Я повернула голову в сторону моря, стараясь, чтобы он не заметил, как исказилось мое лицо.
— А что ты загадала? — спросил он. — Скажи мне, пожалуйста…
— Не поверишь! То же, что и ты!
Удивительно, но у меня получилось не разрыдаться.
Лишь только дома, когда мы разошлись по своим комнатам и я уселась на кровать, то позволила слезам хлынуть горячим и неудержимым потоком. Лицо я закопала в подушку, чтобы звуки моего горя не вынудили Азриэля пойти и посмотреть, что стало его причиной. И даже когда слез уже не осталось, то я все равно продолжила так лежать — вплоть до того часа, когда солнце, выкатившееся из-за горизонта, не затмило своим светом все звезды до последней.
Правильнее всего было бы дистанцироваться от Аза, чтобы мутить себе же душу дальше — ровно до той поры, пока мои чувства не остыли бы. Но я делала с точностью до наоборот, будто желая надоесть ему и навсегда лишить себя надежды на то, что мои бесстыжие мечты когда-либо осуществятся: я ходила за ним по пятам, повисая на его руке, как змея на дереве. Я пробиралась к нему на занятия, всегда подсаживалась к нему во время школьных завтраков и обедов, терпеливо ждала его с тренировок после занятий, шла с ним до дома, валялась на его кровати, и допоздна торчала в его комнате, делая уроки, пока мама не гнала меня спать, ссылаясь на поздний час. Я даже укоротила волосы, потому что, как вы помните, поняла, что короткие прически ему нравились больше длинных.
Представляю, как я его раздражала — у меня самой не хватало на себя зла. Однако Аз не сделал мне ни одного замечания, терпеливо вынося мою внезапную прилипчивость. Наверное, мое счастье было для него важнее, чем личное пространство.
Хотя я не чувствовала ни капли счастья: быть с ним рядом, но скрывать то, что накопилось за долгие годы, становилось невыносимо. Хуже всего было то, что многие детские привычки он так и не растерял, и мог неожиданно ввернуть какую-нибудь из них посреди нашего совместного времяпрепровождения, отчего черти ломали меня все больше. Само собой, за ручки мы больше не держались, но делали кое-что другое: когда мы были детьми и я, лежа у себя на верхнем ярусе, читала или готовила легкие уроки, Аз мог вскарабкаться по лестнице и, осторожно встав мне на спину, начать топтаться. Мне очень нравился такой «массаж»: Азриэль каким-то шестым чувством знал, какие участки моей спины нуждаются в нем, и, под благодарный хруст разминаемых суставов, заставлял меня едва ли что не пускать слюни от удовольствия. Иногда он предлагал мне повторить его, «как когда-то в детстве», и отказа от меня никогда не получал. Я ложилась на пол, сняв футболку и расстегнув лифчик (уже совсем не похожий на чехол с лямками), и чувствовала, как его горячие руки с крупными пальцами и длинными когтями трут каждый сантиметр моего благодарного тела. Казалось, он прижимал ладони своих рук к моей спине, налегая всем весом своего мускулистого тела, а когда слышал хруст или щелчок, сообщающий о том, что массаж дает свои плоды, сам вдохновенно шептал себе что-то под нос самым мягким шепотом на свете, пока я, придавленная к полу, соображала, чем бы заткнуть рот, чтобы не закричать от истомного удовольствия. Я знала, что выглядит это не совсем нормально, и нам лучше перестать, но сказать ему об этом не могла — так приятна была эта истома. Иногда мне казалось, что это прелюдии перед сексом, на который я, конечно, не могла рассчитывать, и которого мне так не хватало: только мы вдвоем; он сверху, я снизу; тянущийся по полу холодок, жар его рук и нежность моей спины, лишающие меня и его всех осмысленных слов.