Как я и говорила, коридор был не таким уж и пустым: редкие старшеклассники, слонявшиеся по этажу без дела, напряглись и принялись перешептываться, глядя прямо на меня. Кто-то усмехнулся. Очень напрасно усмехнулся: от смеха мне стало так плохо, что я и думать не стала о том, чтобы бежать за Элли следом и утешать ее. Нет и нет. Не в таком я состоянии. Лучше ей в моей компании не станет.
— Фриск? — опустилась на мое плечо рука Алекса. — Что с тобой такое? Почему ты…
— Алекс, — вцепилась я в его запястья. — Ты должен найти Элли. Она убежала вся в слезах!
— В слезах? — нахмурился он.
— Я хотела побежать за ней, но… Алекс, умоляю тебя, просто найди ее! Ей нужно кому-то выплакаться, а я…
— Но Фриск, ты точно уверена, что это необходимо?.. — окинул он стеклянную дверь серьезным взглядом.
— Уверена! Я бы и сама побежала, но у меня голова разболелась в этой духоте, — улыбнулась я утомленной улыбкой. — Найди ее, Алекс. Хотя бы ради меня…
Алекс кивнул и отпустил мои руки. Распахнутая им стеклянная дверь обдала мое горевшее лицо прохладным воздухом. Я прекрасно понимала, что такая лгунья и гадина, как я, не заслуживает ни такого провожатого, как Алекс, ни такой подруги, как Элли. Ни даже такого брата, как Аз. Вообще никого и ничего…
В стекле, вделанном в остановившуюся дверь, отражалось мое лицо. Не знаю точно, кто был виноват в том, что я себя не узнала: положение ли головы, неудачный свет, или что-то другое. Кто эта девушка? Зачем она надела это синее платье? Красивой, что ли, себя возомнила? Низкая, толстозадая, с косыми глазами и кожей землистого цвета. А еще удивляется, что ее никто не любит: да на кой дьявол она вообще кому-то сдалась?!
Слезы подступили к глазам, но мне все же удалось сдержать себя. Отсюда надо было уходить. Я вспомнила, что забыла сумочку, и решила за ней вернуться. Нашла я ее на том самом столе, за которым не съела ни кусочка. Потянувшись за ней, я заметила странную возню за одним из горшков с бумажным Эхо-цветком, и присмотрелась. Так и есть. Том-Тэмми и Джастин.
Том стояла на стуле, чтобы целовать своего высокого кавалера ей было удобнее. Ее передние лапки лежали у него на плечах, а задние так и дергались — столько удовольствия этот поцелуй ей доставлял.
Слез я больше не сдерживала. Схватив сумку, я спешно покинула бал, стараясь никому не попадаться на глаза.
====== Глава пятая ======
Таксист, везший меня до дома, был достаточно любезен, чтобы молчать в продолжение всего пути. Поэтому я просто смотрела в темноту и время от времени потирала мокрые глаза. Каждый раз, когда у обочины дороги вырастал фонарь, оранжево-желтым туманом проносившийся в окне, я видела свое лицо. Это была определенно я, и не кто другая: сумрачное чувство, охватившее меня перед стеклянной дверью, больше не давало о себе знать. Но видеть мне вообще ничего и никого не хотелось. Хорошо еще, что иногда никакого света не было вообще, и в стекле была видна только темнота.
Телефон иногда начинал жужжать, поэтому я просто отключила его, даже не посмотрев, кому могла понадобиться. Когда такси остановилось у нашего дома, я пошла от него в противоположную сторону. Прямиком в лес. Я не хотела видеть ни мамы, ни папы. Просто не могла разочаровывать их своим состоянием. Мне нужно было привести мысли в порядок.
Я добралась до смотровой площадки и уселась на кедр. Огни города полыхали, словно звезды какой-то далекой галактики, усыпавшие пространство между лесом, морем и горным массивом. Я принялась считать, сколько среди них красных, и почувствовала, что постепенно успокаиваюсь.
Когда же я чувствовала себя подобным образом? Кажется, в совсем раннем детстве, когда поднялась на самую вершины горы Эботт. Я точно так же осматривала город, опираясь на сломанную в лесу палку и потирала грязный бинт, которым было обернуто мое колено. Оно очень болело, и сейчас, казалось, я вновь чувствовала эту боль на том же самом месте.
В этот день я впервые увидела город издалека, да еще и с высоты птичьего полета. Он поразил меня, но я прекрасно понимала, кто воздвиг его, и кем он был населен. Жестокими, безразличными людьми. А зачем я вообще полезла на такую верхотуру? Я ведь знала, что тот, кто взбирается на гору, больше никогда не возвращается. Причина у меня была весомая: я и хотела исчезнуть. Навсегда. И на вершине горы, под синим-пресиним небом я поняла, что это мне удастся. Горы сильнее человека, как бы тот не пытался их покорить. Что случилось со мной потом, вы и так прекрасно знаете.
От осознания этой истины на сердце у меня тогда стало очень приятно. Прямо как сейчас. Одиночество эту приятность только распаляло. Оно обнимало мою душу, дарило безмятежность, а не боль. Ту боль, которую я испытала уже столько раз, что сбилась со счета.
Сердце защемило.
В тишине раздался хруст. На смотровую площадку кто-то карабкался. Лунный свет, процеженный листьями азалии, уперся тупыми концами множества прозрачных клиньев в чей-то разлапистый силуэт. Сделав его подозрительно белым…
Я с такой силой вцепилась в кедр, что под накрашенными Кэтти ногтями у меня остались чешуйки коры. Думаю, вам не нужно рассказывать, кому этот силуэт принадлежал.
— Фриск?
— С кем ты?.. — воскликнула я неожиданно противным писклявым голосом.
— Я один, — ответил Аз, щурясь в темноте, чтобы понять, откуда раздается мой голос.
— А почему ты не встречаешь рассвет со всеми?
Аз расхохотался:
— Я собирался спросить у тебя то же самое!
— Извини… — непонятно почему бросила я. Никакой вины я не чувствовала. Зато волнение — еще как.
— Я тебе обзвонился. Телефон не…
— Я его отключила.
— Ой. Понятно… — взгляд его упал на кедр. — Можно присесть?
От его ответа приятное чувство, обволокшее сердце, исчезло начисто. Зачем ты спрашиваешь? Забыл? Это же наше тайное место! Садись, да и все! — думала я тогда.
— Плюхайся, — бросила я.
— Фриски, — начал он, едва сев рядом со мной. — Мне кажется, что что-то не так…
— Не зови меня так, — вспылила я. — «Фриски». Терпеть это прозвище не могу!
Вынуждена признать, что я не терпела его совсем не потому, что оно напоминало мне о кошачьем корме. Не только. В основном — о детстве, в котором все было так легко и беззаботно…
— Извини… — пробормотал он. — Слушай, если тебе надо побыть одной, я, пожалуй, пойду.
— Нет, — выпалила я умоляющим шепотом. В голове все стало на свои места. Побыть одной… я и так все время была одна! Как бы ни было приятно общество одиночества, оно заставляло меня видеть все окрашенным в мрачные тона, и, поддаваясь ему, я все больше отдалялась от тех, кем так дорожила… Господи, ну почему, почему я была такой бесхребетной?
Сердце снова защемило.
Аз накрыл замок из моих рук своей ладонью. Я вздрогнула, но не отстранилась. Я просто не могла. Я не хотела… даже наоборот — я хотела податься ему навстречу, но не могла. И в этом-то была главная проблема: мне было плохо не от самой любви, а лишь от того, что я не могла реализовать ее, потому что приходилась ему сестрой. Но ведь это было не так! Родственниками мы были только номинально. Потому что так захотела судьба. Она свела нас. Мы были всего лишь сводными…
Что, если Азриэль на самом деле любил меня не как сестру, и преградой для его чувств служило то же, что и у меня? Знать этого я не могла.
Я повернулась к нему. Настала пора расставить все точки над «i».
— Аз, зачем ты пошел на бал с Сариной?
— Я же сказал тебе: я пошел с ней, как с другом.
— А если бы она не была твоим другом? Пошел бы ты, скажем, на свидание с ней?
Аз тут же начал тянуть левое ухо книзу. Этот жест я знала слишком хорошо. Он нервничал.
— Нет. То есть, я влюблен… но не в Сарину, — в итоге сказал он.
Я чуть не повалилась на спину. Разум захлестнуло волной: у него кто-то есть, а он не может называть ее имени при мне. Не со зла — он просто не хочет, чтобы мне было больно. Моя любовь не была ему нужна. Он видел во мне только сестру. Даже, наверное, мог бы сказать нечто вроде «сестренка, я все прекрасно понимаю, но мы не будем вместе, потому что сестры с братьями не спят». Мог бы, если бы хотел, чтобы я окончательно похоронила себя в бездне ненависти и отчаяния.