Вскоре люди убедились, что монстры, несмотря на их чудной вид, не представляют из себя опасности: благо, моими официальными сопровождающими, которых на эту должность тоже назначил Азгор, были монстры-собаки и монстры-кролики. Надо сказать, что Король Монстров, вопреки всем опасениям Ториэль, проявил себя как отличный правитель и прирожденный дипломат, так что вскоре людское правительство убедилось в том, что монстры нагрянули к ним со мной во главе исключительно с мирными целями.
Но только не думайте, что все шло как по маслу! Если бы! Сами подумайте: легко ли сделать частью общества недоверчивых лысых приматов живое желе и ходячие вулканчики? Но благодаря моим друзьям жизнь монстров и людей в итоге… ну… по крайней мере, не остановилась.
Тем не менее, я была счастлива. У меня наконец появились друзья. И семья тоже!
В тот первый вечер на Поверхности, когда мы стояли рядом друг с другом и смотрели на Город, переливающийся в золотых лучах заходящего за горизонт солнца, как дальний райский сад. Ториэль спросила, не хочу ли я остаться с ней.
Азриэль тоже стоял там. Он не отходил от меня ни на шаг, как будто боясь, что я исчезну, если он потеряет меня из виду. Гадая, как я отвечу, он дергал себя за уши и тянул из книзу. Это означало, что он нервничает.
Но когда я наконец ответила, что хочу остаться, оба монстра заключили меня в крепкие объятия своих мохнатых рук.
— Я стану твоей мамой, — сказала Ториэль. — Должен же кто-то о тебе заботиться!
— А я буду твоим братом! — добавил Азриэль, широко ухмыляясь.
Получить за один раз и маму, и брата.
Нет, не просто брата.
Лучшего друга!
Семья вскоре пополнилась папой: после возрождения Азриэля история с человеческими душами медленно уходила на второй план, и Ториэль в конце концов простила Азгора, хотя бывшему королю часто не доставалось и минуты покоя. Но он, похоже, был искренне счастлив снова стать частью семьи. Он устроился садовником в школе, организованной Ториэль. Место трезубца и короны заняли соломенная шляпа и садовые ножницы, к которым Азгор относился с не меньшим почтением.
Монстрам, принятым людьми, больше не нужен был посол, и я переквалифицировалась обратно в маленькую девочку. Вскоре мне стало ясно, что никакой другой жизни, кроме той, в которой были Ториэль, Азгор и их сын, мне вовсе не надо. Хотя по именам я называю их только сейчас — для меня они навсегда стали мамой, папой и Азом.
Поначалу мы, как и подобает брату и сестре, жили в одной комнате. Спали мы на двухъярусной кровати. Верхняя койка, по настоянию Азриэля, оказалась моей. Кровать была не новая, но спрашивать, откуда у моей новой семьи завалялась кровать именно с двумя ярусами, мне не пришлось. Ответ был нацарапан на деревянном изголовье: «ЗДЕСЬ БЫЛА ЧАРА».
Я заклеила косые буквы несколькими наклейками с Меттатоном из коллекции Азриэля. Игриво подмигивающий робот был выбран мной случайно — он просто первым попался под руку, но был уж гораздо симпатичнее, чем… она. Я не хотела видеть этого имени. Даже думать о его обладательнице мне не хотелось.
Мне хватило кошмаров, заставивших меня запомнить это имя раз и навсегда. На всю жизнь. На тысячу жизней вперед.
Однажды, когда Андайн и Альфис пришли к нам на чай, бывшая королевская ученая предложила вернуть наши воспоминания, сказав, что она изобрела машину, которая гарантированно может мне помочь. Мама ответила категоричным отказом, заметив, что все, что было, то сплыло, прошлое лучше не ворошить, и вообще, лучше, чтобы все мы были просто счастливы — без оглядки назад. Альфис вместо ответа поправила очки и окинула взглядом Андайн, которая схватила щипцами кубик сахара. Когда тот от усилия треснул и рассыпался в порошок, она откинулась на спинку стула, самодовольно ухмыляясь и потирая затылок.
— П-пожалуй, вы правы… — согласилась Альфис с виноватой улыбкой.
Аз тоже был согласен с мамой:
— Каждый раз, как ни пытаюсь вспомнить, у меня грудь болит, — сказал он. — Лучше уж забыть и не вспоминать!
Таким образом, я решила, что так и сделаю: забуду, и вспоминать не стану.
Впрочем, все, что происходило между нами двумя, мы бы ни за что не забыли, и постоянно возвращались к пережитому в беседах друг с другом. Азриэль помнил и наши битвы, и тоскливое одиночество, смешанное со страхом и желанием воспользоваться СБРОСОМ, однако все, связанное с Цветиком, превратилось в смутный сумбур, похожий на обрывки увиденного в детстве кошмара.
Я завидовала ему.
Азриэль не утратил любви к цветам. На Поверхности он мог выращивать любые, какие ему только нравились. В распоряжении у него была даже была небольшая клумба, на которой росли исключительно золотые цветы. Вообще-то они были сорняками, и папе всегда приходилось возиться с «непрошенными гостями», постоянно вырастающими то тут, то там у него в саду, но так как ему нравился чай, заваренный на их лепестках, и усердие сына, ухаживающего за своей единственной клумбочкой, он не предъявлял к нему никаких претензий.
Золотые цветы, стоящие в вазе на кухне, часто навевали на меня тоску, но любовь папы и Аза к этим растениям несколько усмиряла ее.
Мама, как я уже сказала, открыла школу, которую мы с Азом с удовольствием посещали. Учениками поначалу были почти исключительно монстры, но в итоге местные людские семьи, прослышав о невероятном педагогическом таланте мамы, отправили туда и своих детей. Мама была очень этим горда.
Потому, что она была превосходным учителем, мы и ходили в школу так охотно. Вскоре у нас появилось много друзей — как монстров, так и людей.
В те дни жизнь казалась по-детски беззаботной. После уроков мы часто ходили в лес неподалеку от дома, чтобы насобирать улиток для маминых пирогов. Пусть вкус их вызывал во мне значительно меньший восторг, чем ирисково-коричные пироги, охотиться на слизняков, тащащих на спине свои домики, мне нравилось. Я вообще была немного нелюдимой, предпочитая бесцельные прогулки в одиночестве какому бы то ни было обществу. Лишь теперь, когда у меня появилась семья, мне удалось пересилить свои привычки и стать ближе к своему окружению. Впрочем, я не всегда находила с ним общий язык. Благо, что рядом всегда был Аз, на поддержку которого я могла рассчитывать. Он был плаксивым мальчиком, но вдвоем с ним смотреть в глаза превратностям судьбы было легче, чем поодиночке.
И я всегда знала, где его искать, если он будет расстроен. Смотровая площадка.
Узнать о ней мне пришлось после первого Дня Святого Валентина. Я помню, как проснулась, и обнаружила у себя в ногах небольшую коробку в форме сердца. Стоило мне прикоснуться к ней, как Азриэль, высунувший свою голову из-за края кровати, радостно выпалил:
— С праздником, сестренка!
Я вручила ему свой подарок: открытку, сделанную из сухих макарон, наклеенных на лист картона. Неаккуратно раскрашенные макаронины изображали кого-то, похожих на нас двоих.
— Красота! — похвалил он врученный ему подарок. — Открой, пожалуйста, коробку! Прошу тебя!
Я сделала, как он просил. Внутри были шоколадные конфеты ручной работы.
— Меня мама научила, как их делать, — объяснял он взволнованным голосом. — Все пальцы себе обжег, но все в итоге получилось! Правда красивые? Попробуй!
— Эээ… ну, может, позже… — сказала я, прикусив губу.
Аз нахмурился. От улыбки не осталось и следа:
— В чем дело? У тебя… у тебя живот, что ли, болит?
Я покачала головой.
Он с удивлением засунул лицо в коробку.
— Они ведь… они ведь гораздо вкуснее, чем выглядят!..
— Да нет, они выглядят просто превосходно, Аз! Дело в том, что… ну… мне нельзя шоколада. У меня аллергия.
— Ну конечно! Ты же всегда любила шоколад! — рассмеялся он. Осознание своей ошибки пришло к нему почти сразу. Я бы к шоколаду действительно не притронулась. Лиловые глаза заблестели, а губы искривились от дрожи. Вырвав коробку из моих рук, он выбежал из комнаты.
— Прости!.. — выкрикнул он плачущим голосом.