В пропасть у меня за спиной рухнуло всё сущее.
Всё без исключения.
Первым в зияющей пустоте исчезло сердце, прихватив с собой душу. Затем земля. Потом не стало неба. На очереди была оболочка, носившая имя Фриск.
Я закачалась, стоя на самом краю. Чара подошла на достаточное расстояние, и ее нож сверкнул. Удар, конечно, не задел даже моей кожи, но реакция оказалась сильнее инстинкта самосохранения. Одного неаккуратного рывка мне хватило, чтобы в конце концов оступиться. Ямочки исчезли с щек Чары и она надавила своей ладонью мне на грудь — почти так же нежно, как пару мгновений назад гладила свой живот, в котором медленно созревала новая жизнь, замешенная на крови двух рас. Я полетела вниз.
В глаза бросились две борющиеся друг с другом дымки — голубая, являвшаяся небом, и серая, являвшаяся скалами. Кроме них я могла видеть только какие-то пятна, похожие на грубые разводы краски, которыми кто-то неудачно пытался выбелить голубую дымку прямо у меня на глазах. Это были облака. Уши мне грубо заткнул свистящий ветер.
Свист ветра. Голубая дымка. Свист ветра. Серая дымка. Свист. Голубая. Свист. Серая. Свист. Дымка. Свист. Дымка. Свист-дымка. Свист-дымка. Свист-дымка. Свист-дымка. Свист-дымка. Свист...
Боль.
Чудовищная боль, сжавшая мое горло спазмом и даже не позволившая ответить на нее криком.
Я со всей силы впечаталась в край утеса. Потом подпрыгнула, прямо как те камни, за падением которых я следила пару секунд назад, и полетела дальше. В истыканной огненными искрами дымке мелькнула рука, болтающаяся, как пестрая тряпка. Кость была раздроблена в труху.
Потом еще один утес, заставившийся меня подпрыгнуть даже выше, чем в предыдущий раз, и окрасивший дымку в кровавые тона. Через пять секунд я ударилась в последний раз. Головой.
Мое тело остановилось и агоническая боль сменилась тонко звенящей чернотой.
Небо.
Голубое-преголубое небо, зовущее меня нежным голосом, предлагающим раствориться в теплом лазурном ликовании…
Нет.
Никакого неба не было.
Это звонил мой телефон.
Сколько я пролежала так? Кто мне звонил? Я попыталась привстать, чтобы узнать ответы сразу на два этих вопроса. Жалкая попытка ни к чему не привела.
Я пошевелила пальцами. Попробовала пошевелить ими. Ничего не произошло. Никакого импульса и всплеска силы. Ни в ногах, ни в руках. Они отказывались подчиняться мне, отвечая странным мягким покалыванием. Я моргнула. Чернота посветлела и в этом просвете заколыхалось голубое марево. Я пошевелила губами. Они были разбиты, но поддались. Я попробовала закричать. Из туго стиснутой спазмами глотки вырвалось что-то похожее на затухающий грудной плач. С таким звуком умирают дикие животные.
Чара.
Я должна была предупредить Аза!
Телефон смолк. Я снова попыталась пошевелиться. Ничего не произошло.
Мне было не больно. Я прекрасно понимала, почему. Меня парализовало. Скалы пощадили самые важные органы и кости, но только их, и никакие больше. Именно так Чара хотела отомстить мне. Я вынуждена была умереть в тюрьме из собственной развороченной плоти. Я не могла сделать ни движения. И никогда больше не смогла бы. Даже если выжила бы.
На мои неподвижные ноги, больше похожие на самые обычные куски рубленого мяса, откуда-то сверху упало несколько камней. Они продолжали сыпаться, сталкиваясь один с другим. Ко мне кто-то спускался.
Страх, охвативший мое навеки обездвиженное тело, не смог сделать ничего больше, чем заставить меня дико завращать глазами. Чара! Она поняла, что я не умерла. И спешила, чтобы меня добить.
— Фриск? Фриск!!!
Голос принадлежал Азу.
Легкие судорожно наполнились опалившим их пыльным воздухом. Задыхаясь, я принялась лепетать что-то разбитыми губами. Частые звуки тихого грудного плача можно было даже принять за слова, если очень постараться. Камни продолжали сыпаться. Собственное тело, неестественно выгнувшееся на пути падения этих камней и клочок голубого марева, который сиял где-то бесконечно далеко от моих дико вращающихся глаз, не позволяли мне увидеть, на какой высоте он мог сейчас быть. Слабая надежда затеплилась где-то под сломанными ребрами.
Острое чувство стыда, волной прокатившееся по телу, затушило ее, не дав даже зашипеть перед тем, как исчезнуть. Зачем мне теперь нужна эта надежда? Я теперь калека. Я не смогу больше ни ходить, ни говорить, ни делать вообще хоть-что. Даже прижаться к Азу, благодаря его за спасение, у меня не получится. Лучше умереть. Умереть перед тем, как он спустится и увидит сверкающие белки моих глаз и выкрученные руки с ногами, превратившиеся в кашу из плоти и перемолотых костей, разлитую по скалам.
Я все смотрела и смотрела, пока марево не начало жалить мне глаза. Аз… нет… не надо! Поднимайся обратно! Иди домой! Дай мне спокойно умереть!..
Но полоска света заслонилась чем-то большим и белым. Это было лицо. Лицо Бога, который спустился ко мне с небес, чтобы забрать к себе в Рай.
Глаза у Бога были наполнены паническим ужасом.
— ФРИСК!!!
Он упал на колени рядом с тем, что когда-то было моим телом. Именно упал. Потом начал хвататься за голову и дергаться в разные стороны, судорожно раздувая ноздри.
— О, Господи, Господи, Господи, Господи… — лопотал он, трясясь надо мной. — Это… это же твоя кровь…
Моя кровь?
Аз приложил к чему-то руки. К чему именно — понять было невозможно, потому что этот кусок неподвижного тела находился по ту сторону от синего марева. Увидела я только, что ладони у него стали темно-малиновыми — как в детстве, когда мы рисовали пальчиковыми красками в маминой школе. Я, оказывается, истекала кровью? А в каком месте? Ведь я ни чувствовала ни боли, ни теплой влажности.
По его лицу катились слезы, но он не издавал ни звука, а только нервно дышал. Внезапно мускулы его лица расслабились. Он наклонился над моими глазами, как будто понимая, что только ими я все еще могу двигать так же, как и раньше:
— Фриск… — он поцеловал меня в лоб. — Только не волнуйся… умоляю, не волнуйся… пожалуйста, не волнуйся… я все исправлю… я все исправлю!..
Мне не получилось растянуть разбитые губы в искривленной горем улыбке. Исправить? Как? Как это вообще можно было «исправить»?..
Он взял мою искривленную руку и положил себе на грудь. Конечно же, я ничего не почувствовала, как бывает, когда с твоим телом что-то происходит во сне. Это была уже не моя рука. Ее будто наскоро пришили к мешку с переломанными костями. Веки стали смыкаться. Мне страшно захотелось сладко поспать…
— Фриск. Я сходил к Альфис. Она осмотрела меня. Помнишь? Провела все тесты, которые не смогла провести раньше… — он нежно сжал мои переломанные пальцы, хотя с тем же успехом мог ударить по ним камнем, потому что я все равно не чувствовала ни один из них. — Прошлой ночью, когда ты ушла из того ресторана, я почувствовал ужасную боль в сердце. Альфис живет недалеко от этого квартала… знаешь, что она сказала? Это не сердце болело. Это была душа!.. — по его лицу скользнуло что-то очень похожее на полуулыбку. — Оказалось, что у меня в груди все это время была только половина души. Человеческой! Фриск, у меня есть ровно половина человеческой души, ты это понимаешь?..
Половина человеческой души?..
Как?
Откуда?..
— Это же твоя половина, Фриск! — воскликнул Аз. — Я все вспомнил! До последней детали! Это ты дала мне ее, чтобы я спасся из той бесконечной темноты! Ты помнишь это?..
Помнила ли я?..
Теперь да.
Азриэль… Азриэль Дримурр, которому я отдала половину своей души. Сколько раз я сражалась с тобой? Сколько раз я заставляла плакать бездушного Цветика? Сколько раз побеждала Бога Гиперсмерти, потревожив его чувства и обнаружив в них маленького мальчика, который просто боялся одиночества? Который умел любить всех и каждого самой нежной любовью, и заплатил за это умение слишком дорогой ценой? Сколько раз я спасала его, чтобы обнять, а потом опять потерять? Сколько раз я начинала искать этого маленького монстрика сначала?