Сто раз? Тысячу? Миллион? Я не могла вспомнить. Понятно было лишь то, что я раз за разом возвращалась к своим попыткам, не желая жить в мире, в котором его больше не было. Пусть мир на Поверхности будет сколь угодно солнечным и просторным — без Азриэля Дримурра он был мне не нужен.
Случай улыбнулся мне в середине моего очередного пути, начатого заново. Последняя часть самой главной загадки всего Подземелья, о которой и говорил Санс. Ключник, ключами которого можно было отпереть любой замок. Гастер. Тот-Кто-Говорит-Руками. Королевский ученый, служивший Дримуррам до Альфис. Когда я набирала его номер на мобильнике, то слышала лишь помехи, и думала, что попала куда-то не туда. Но в тот раз я подождала чуть подольше и до меня долетел его тихий голос, ослабший от долгих лет блуждания по Пустоте, которой Пространство отделено от Времени:
— Я ищу Г…
— Гастера. Профессора Гастера. Вы ищите сами себя, — ответила я ему, крепко прижав телефонную трубку к уху. Как вы понимаете, я и не думала оставлять его в одиночестве, как во все предыдущие разы. Полунамеками он помог мне отыскать осколки своей души по всему Подземелью, подсказал, как починить машину у Санса в гараже и рассказал о том, над чем же на самом деле экспериментировал все то время, проведенное в должности Королевского Ученого.
Машина. Это он соорудил ее. Он хотел, чтобы любое живое существо могло пересечь границу любых измерений, идя по той самой Пустоте между Временем и Пространством. Увы, она оказалась неисправна, но это стало понятно, только когда он провел первый эксперимент. На себе самом. О, бедный Профессор… вместо того, чтобы пересечь границу Жизни и Смерти, вы раскололи самого себя на тысячу кусков, которые раскидало по Времени и Пространству. Вы оказались узником Пустоты.
Но, может, если бы я была чуть осторожней, чем вы, я смогла бы распорядиться даже самой малой силой, на которую была способна ваша машина…
Я помнила слова Альфис. Если умирает монстр, то его душа тут же разлетается на осколки, а тело превращается в пыль. А душа людей живет еще какое-то время после смерти. Но очень и очень недолгое. Впрочем, его может хватить.
Хватить ровно на шесть человеческих жизней.
И еще на одну…
— Я не хочу отпускать…
Тельце Азриэля снова прижалось ко мне. Он был таким маленьким и беззащитным: длинные мягкие уши, мокрые ресницы и печальные лиловые глаза. Я положила руки ему на плечи, но не чтобы утешить, а раз и навсегда вырвать его из лап той бесконечной темноты, которая окружала нас со всех сторон.
— Хорошо, Азриэль. Тебе и не придется… — только и сказала я.
Разделить душу пополам было почти так же тяжело, как разорвать собственное тело на две части. Но другого выбора не было. Только так ему бы не пришлось отпускать меня. Я отделила от груди светящуюся красную дольку, похожую на ослепительно-яркий лепесток красного цветка. А потом просто резко выбросила руку вперед, надеясь, что часть души сама встанет на место. Так и произошло. Азриэль вскрикнул и застыл, не понимая, что же я сделала. Только спустя пару мгновений он вцепился белыми когтями в свою отяжелевшую грудь.
— Фриск… — прошептал он, а потом согнулся пополам, как будто ему было больно. — Что это было?..
Я застонала и рухнула на колени. Боль была адская. Но слезы, закапавшие на темный пол, по которому он раз за разом уходил от меня, на этот раз были вызваны не ей, а облегчением.
— Фриск? Фриск!.. — упал рядом с моим обмякшим телом Азриэль. Положив руку ему на лицо, я поняла, что оно все еще не просохло, а по моей ладони текут новые реки слез. Прямо из широко распахнутых лиловых глаз. — Зачем… зачем ты это сделала?!
— Потому что такие как ты заслуживают жизни, а не существования. Потому, что я тебя люблю…
А затем мои глаза заволокла тьма. Еще более черная, вязкая и бесконечная, чем та, в которой мы сражались. Заволакивала мои глаза она и тогда, когда Чара столкнула меня с обрыва. Это была моя смерть.
Тело погрузилось в мягкое тепло. Странно, подумала я тогда, смерти ведь положено быть холодной…
— Фриск! Фриск! — продолжал надрываться Азриэль каким-то подозрительно низким голосом. Почему он не возвращается к родителям и друзьям? Я же вроде как спасла его…
Я из последних сил отогнала тепло. Глаза открылись, и я поняла, что оно принадлежало Азу, который прижался ко мне всем своим туловищем. Мы были взрослыми, и мою щеку щекотал его мех:
— Фриск! Слышишь меня? Не засыпай… не поддавайся этому сну… я все исправлю! Я еще могу это исправить!..
Он вдавил мою навеки онемевшую руку в свою грудь. От боли белоснежные клыки заскрипели. Синее марево затмили вспышки других цветов: фиолетового, голубого, зеленого, желтого, оранжевого и красного, словно оно попыталось вспомнить все цвета радуги, помимо собственного ярко-синего, и перепутало их порядок. Цвета эти текли прямиком из Азриэля, как будто его сердце питала не кровь, а разбитый на спектр свет. В какой-то момент марево все-таки решило окраситься в красный. Ярко-ярко красный. Красный, как кровь. Красный, как моя решимость.
Нет! Нет! — закричала бы я, если бы грудной плач позволил превратить себя в эти два возгласа отрицания.
Я задыхалась, напрягая то, что больше никогда бы не напряглось. Кусала воздух разбитыми губами, отчаянно пытаясь остановить Аза.
Нет! Остановись! Дурак! Немедленно прекрати! Только не это! — вращались в орбитах мои глаза.
Краснота опять превратилось в клочок небесного-голубого марева. Свет померк. На ладони у Аза сиял осколок ослепительной красноты: как будто бок крошечного солнца, уже наполовину закатившегося за горизонт. Он смотрел на него с широкой улыбкой. А потом резко вдавил прямо под мои расколотые ребра.
Узкий столб красного огня уперся в марево, пытаясь то ли разрезать его пополам, то ли поддержать, как колонна. Аз надавил еще раз. Свет превратился в четыре тонких иглы, пытаясь убежать из-под его белых растопыренных пальцев. Еще раз. Иглы превратились в боль, которая хлынула из меня горячим фонтаном, заставив поверить, что Аз действительно мог «исправить» все зло, причиненное мне Чарой.
Моя душа… она становилась тяжелее. Две половинки словно окликали друг друга издалека и подходили все ближе и ближе к тому месту, где находились изначально.
Аз надавил в последний раз. Красный свет взорвался волной тепла, которая тут же растеклась по всему моему неподвижному телу. Аз откинулся назад, тяжело дыша.
Боль. Сладкая-пресладкая боль.
Она пронеслась по каждому моему мускулу, как горячий воющий вихрь. Вдоль позвоночника, рук и ног зазмеились молнии. Я закричала. Закричала я вскочила с твердых скал, в конце концов отрывая взгляд от марева. Легкие наполнились воздухом. Я прижала ладони к груди. Там бушевал огонь. Огонь, растопивший в себе всю мою слепую тоску, которая была нужна Чаре, чтобы повелевать мной.
Боль улеглась. По моему телу тек пот, который я принялась вытирать прямо руками.
Так. Руками. РУКАМИ!!! Я снова чувствовала свои руки! Они двигались!!!
Я пошевелила пальцами перед самым лицом, сжала ладони в кулаки…
Аз все исправил!
— Я!.. я!.. — повернулась я к нему с сияющим от восторга лицом. — Я снова могу двигаться!!!
Я бросилась на него с детским гиком. Он поймал меня и прижал к себе. Как же давно мы не обнимались! Мое сердце бешено билось под вновь сросшимися ребрами, отчаянно пытаясь вырваться на волю.
Сердце…
Вновь сросшиеся…
Но что будет с Азом?!
— Эй… — отстранилась я. Он отдал мне свою душу. Ту половину, благодаря которой он и смог вернуться к жизни. Разве это не означало, что…
Означало. Но все осталось, как было. Аз все так же держал меня в своих объятиях. Место страха заняла робкая надежда. От счастья я весело рассмеялась:
— Аз! Ты жив… как хорошо, что ты жив!..
— Фриск… — улыбнулся он грустной улыбкой. — Нам пора прощаться. Оставайся такой же решительной…
Надежда угасла сразу после этих слов. Я судорожно закачала головой: