— Аз, остановись! — крикнула я вдогонку.
Когда я спустилась в гостиную в одной пижаме, Азриэля уже и след простыл. Мама, вышедшая из кухни с пирогом, приготовленным на завтрак, с недоумением уставилась на меня:
— Доченька, что случилось?..
— Аз… я потом объясню!.. — выпалила я, напяливая верхнюю одежду и отправляясь на поиски.
Чтобы найти Аза, мне пришлось побродить по лесу. Наконец я напала на след: звуки плача становились все отчетливей. Идти пришлось вверх по склону хребта — туда, где до этого мне ни разу не приходилось быть. Достигнув вершины, я замерла: глазам предстала невероятная панорама. Ничего подобного видеть мне еще не приходилось. Я бы стояла и смотрела, разинув рот, если бы не увидела Аза, сидящего на упавшем кедре.
Услышав мои шаги, он повернулся в мою сторону и вздрогнул, увидев, как я приближаюсь. Чтобы он не убежал, я стала говорить с ним:
— Аз, подожди!
Вместо ответа он закрыл лицо руками и снова начал плакать. Коробка с конфетами лежала рядом с ним на том же кедре.
— Прости меня, пожалуйста!
Подняв на меня заплаканные глаза, он заморгал и, шмыгнув носом, забормотал:
— «Прости»? За что?
— Ты сделал эти конфеты специально для меня! Старался! А я…
— Нет, сестричка — покачал головой Аз. — Это ты меня прости. Я ошибся… мне показалось, что это ты любишь шоколад. Его любила…
Имени он не произнес, но мне показалось, что вся природа, окружавшая нас, произнесла его — и оно повисло в февральском воздухе, пронизанном свистом ветра.
— Да ну, перестань, братик, — приобняла я его плечи, присев рядом. — Не плачь.
— А я так хотел, чтобы этот день оказался особенным… — снова шмыгнул он носом. — Я так хотел… так хотел показать тебе это место…
— Это место?
— Я нашел его несколько дней назад, — кивнул он. — Но никому не рассказал: ни маме, ни папе. Держал в секрете специально для тебя.
Я осмотрелась вокруг.
— Оно прекрасно, — протянула я, любуясь расстелившимся лесным пейзажем; с одной стороны он был огражден громадой горы Эботт, а с другой — исполинским Городом и пляжем. Там, где у кедра, на котором мы сидели, начинались корни, вершина круто обрывалась вниз. Место, вне всякого сомнения, было прекрасным, но также и страшноватым.
— И никаких больше подарков мне не надо, — вздохнула я, когда прекратила осматриваться. — Этот — лучший.
— Ты… правда так считаешь? — провел он по глазам рукавом пижамы.
Я ничего не ответила. Мы долго просидели так: в компании друг друга и без единого слова.
— Вернемся-ка мы, пожалуй, — сказала я в итоге. — Мама с папой наверняка с ног сбились.
— Фриск, — только и проговорил Азриэль, обращаясь ко мне.
— Да, братишка, что такое? — откликнулась я, предчувствуя очень важную беседу: по имени Аз называл меня нечасто и только когда был предельно серьезен.
Он повернулся. От выражения его лица у меня заныло сердце:
— Фриск… знаешь… мне иногда очень стыдно… стыдно перед ней.
«Перед ней». По имени ее он так и не назвал.
— Стыдно? За что?
— За то… — отвечал Азриэль, кусая губы и не находя места, куда можно было бы деть свои дрожащие руки. — За то что так любил ее. За то… что даже если она и была далеко не лучшим примером для подражания и сделала мне много плохого, я не перестал ее любить.
Мне пришлось приковать свой взгляд к точке на горизонте, прежде, чем задать Азриэлю главный вопрос: видеть его лицо вне зависимости от ожидавшего меня ответа было бы невыносимо:
— А ты что… все еще любишь ее, Аз?
Мохнатые пальцы сомкнулись на моей ладони. Я повернулась. Мой брат улыбался и мотал головой:
— Нет. Не люблю. Она умерла. Ее больше нет. Если я ее и вижу, сестренка, то только в кошмарах.
— Ага. В кошмарах, — прошептала я, крепче сжимая его руку.
Молчание продлилось еще немного. Первой заговорила я:
— Аз, ну чего тебе стыдиться? Знаешь, что тетя Андайн сказала мне когда-то? «Любовь — наш самый страшный противник, потому что предугадать, как он себя поведет, невозможно».
— Тетя Андайн? — изумленно заморгал Азриэль.
— Ну да, — уверила его я. — Наверное, это она о тете Альфис.
— Выходит, любовь — это вам не шоколадки в коробочках… — философски произнес Аз.
От упоминания шоколада мне стало нехорошо.
— Ну, сама коробочка мне очень даже понравилась, — брякнула я. — Я ее, пожалуй, сохраню. Буду хранить в ней свои любимые вещи.
— Конечно-конечно! — пропел мой сияющий брат. — Это потрясающая идея!
Я вытянула шею и поцеловала его в щечку:
— С Днем Святого Валентина, братик.
Из глаз Азриэля в последний раз за день брызнули слезы — и наконец-таки слезы счастья. Он обнял меня так крепко, что я даже пошевелиться не могла.
Благодаря тому Дню Святого Валентина находка Азриэля стала нашим секретным местом. Если кому-то из нас надо было привести мысли в порядок, то он шел сюда, чтобы побыть наедине с самим собой часок-другой. Впрочем, для одиночества у нас попросту не было времени.
Зато его хватало, чтобы охотиться на улиток, собирать грибы, гоняться за Фроггитами, дразнить Плакселотов, или попросту бродить по лесу, взявшись за руки.
Чего еще желать?
Когда мама звала нас поесть, мы всегда приходили. Ее кулинарные познания расширились за счет еще и человеческой еды, хотя еду монстров я ела ничуть не реже: единственное из того, что полюбить я так и не смогла — это улиточный пирог. Несмотря на все мои попытки, которые моя семья горячо поощряла, я не могла привыкнуть с соленому вкусу «резиновой» начинки, и лишь с трудом изображала удовольствие. Аз, пристально следивший за мной, мог скосить свои широко распахнутые лиловые глаза на самый кончик широкого носа и начать хлопать висячими ушами, стараясь рассмешить меня. Когда ему это удавалось, я поневоле глотала невкусное содержимое рта, чтобы оно случайно не пошло не в то горло.
Но дело было вовсе не в том, какая еда ждала нас на тарелках. Когда мы все садились вокруг стола, как настоящая семья, на душе становилось так тепло, как никогда раньше — до моего падения в Подземелье к монстрам.
Счастье. Вот что это такое. И я становилась вдвое счастливее, когда рядом был он.
Впрочем, даже жизнь бок о бок в одной комнате была неспособна стереть из нашей памяти все пережитое: нам постоянно снились кошмары. Азу — даже чаще, чем мне. Иногда, когда все в доме уже давным-давно спали, я просыпалась оттого, что он катался и ворочался где-то подо мной, как будто отталкивая кого-то, видного только ему одному.
— Аз? Братишка? — шептала я в такие ночи.
Он затихал. Вскоре кровать начинала скрипеть и шататься: мой брат лез на верхний ярус по крошечной лесенке.
— Сестричка… можно… можно мне сегодня поспать с тобой? — раздавался в густой темноте дрожащий голос.
За все такие ночи я ни разу ему не отказала, хотя могла и поворчать. Тем не менее, матрас всегда проваливался, рядом со моей головой укладывалась подушка, и затем прижимается своим мохнатым тельцем, одетым в пижаму, к моему.
Вообще, я ворчала скорее для вида — мне нравилось спать с ним в одной кровати. По ночам я часто мерзла, а Аз… был таким тепленьким. И внутри, и снаружи. Сначала он просто лежал рядом, но потом, засыпая, обязательно переворачивался и прижимался ко мне. Мне приходилось бодрствовать, пока он не засыпал окончательно. Он напоминал большую мягкую игрушку. Единственное, что немного мне мешало — его уши, густой мех которых так и норовил залезть мне в нос, и я просыпалась, чихая и убирая их со своего лица. Но разве это большая проблема?
Мои собственные кошмары забывались, когда он вот так лежал со мной рядом. И я бы хотела прожить так целую вечность: какое-то время мама с папой никак не реагировали на наш совместный сон, но все изменил случай.
Азриэль к тому времени уже перерос меня, и мог с легкостью усесться мне на спину, или поднять в воздух, не давая коснуться пола: монстры-боссы в принципе сильнее людей, а он вдобавок был мальчиком. Но даже тогда, если он пытался использовать свои габариты, чтобы подшутить надо мной, у меня имелся козырь в рукаве.