— Обменяйтесь кольцами, — наконец сказал папа.
Это уже была задача Азриэля. Я легонько сжала его руку. Мой брат кивнул и двинулся по направлению к Альфис и Андайн, держа на вытянутых руках бархатную подушечку. Но на полпути с Азом случилось то, чего никто не ожидал: из-за алтаря выпрыгнул крошечный белый песик и, схватив то, что лежало на бархате, бросился бежать наутек.
— ЭТОТ ЗЛОДЕЙ ПОВИНЕН В КРАЖЕ!!! — завопил Папирус под всеобщие вздохи и перешептывания. — НО НЕ БОЙТЕСЬ! ВЕЛИКИЙ РЫЦАРЬ ПАПИРУС ВЕРНЕТ КОЛЬЦА!!!
Произнеся эту речь, скелет бросился в толпу, преодолев расстояние между ней и алтарем, как и Андайн, в каких-то два прыжка. Свадебная церемония моментально превратилась в мешанину из беготни, шума и криков: все гости вскочили со своих мест и принялись гоняться за песиком по всей часовне, как по стадиону. Да что уж там: бегала даже я, приподняв полы своего недавно идеально выглаженного платья. Единственным, кто не шелохнулся и не произнес хотя бы одного звука, был Санс: он просто стоял в уголке, наблюдая с ленивой улыбкой, как мы бегаем за крошечным белым пятнышком, опрокидывая скамьи, стулья и замешкавшихся гостей.
Поняв наконец, что без него мы не справимся, он пожал плечами и поднял вверх костлявый палец. Пасть собаки озарилась голубым светом, и кольца, повинуясь магии Санса, взмыли в воздух. Песик, явно не ожидавший подобного развития событий, прыгал вверх и вниз, пытаясь вернуть то, что, по его мнению, успело стать его законной собственностью, но Санс удерживал парящие кольца на достаточном расстоянии. Прямо как пачку с картошковыми чипсами. В точности.
Два сине-золотых сияния поплыли по воздуху — вдоль поваленных стульев на первом ряду по направлению к оторопевшим невестам. Песик, не теряя надежд в конце концов завладеть крадеными атрибутами свадебной церемонии, шел под ними и обиженно тяфкал. Поняв в какой-то момент, что рассчитывать ему не на что, он сдался: прыгнул в купель, налакался святой воды и благополучно покинул часовню, не прекращая лаять.
Кольца снова приземлились на бархат. Аз, последние минут пять стоявший как вкопанный, выдохнул. Мы с Папирусом вернулись к алтарю, а гости, расставив столы и стулья по прежним местам, снова уселись на них, как ни в чем не бывало. Альфис трясущимися пальцами взяла свое кольцо с подушечки, поданной Азом, и взяла Андайн за руку. Последнюю происшествие с похищением колец тоже вывело из равновесия: ее ладонь тряслась ничуть не меньше, чем у Альфис, а в ногах кудрявились желтые опилки: монстр-рыба, ковыряя пол ногой, протерла его, как рубанком.
Надевать трясущееся в руках кольцо на трясущийся же палец непросто — особенно, когда ты носишь очки: Альфис поэтому потребовалось ровно четыре попытки. Зато Андайн управилась сразу же — ловкости ей было не занимать даже в самой безвыходной на первый взгляд ситуации.
Папа блаженно улыбнулся и пропел, в последний раз потрясая стены часовни своим басом: «Можете поцеловать невесту!».
Альфис встала на цыпочки, чтобы дотянуться до губ Андайн, и та ответила ей долгим, глубоким поцелуем. Я представила, как Аз, так и не нашедший себе жену, целует меня, и у меня задрожали колени. Зал гудел: в тысячу раз сильнее, чем когда бы гонялись за кольцами. Неладное заметил только один-единственный человек во всей часовне. Вернее, не человек, а монстр:
— Эй, сестра, ты как?
— Голова кругом идет, — ответила я.
— Облокотись об меня.
Я облокотилась. Его рука обвила мою талию. Вздохнув, я положила голову ему на плечо. Пах Аз тоже «по-взрослому»: наверное, папа позволил ему надушиться собственным одеколоном. Мне стало гораздо легче. Сердце, правда, все равно не унималось — до самой ночи.
Время шло. Подходило к концу наше обучение в начальной школе под руководством мамы: на горизонте маячил быт учеников средней школы. Несмотря на волнение, я была в предвкушении. У Аза, к сожалению, унять волнение предвкушением не получалось.
— Я же никого там не знаю, — причитал он. — Я слышал, там несколько сотен детей! И почти нет монстров — одни люди!
— Да ладно тебе! — смеялась я. — Принцу монстров — и бояться людей!
— Некоторых не бояться не выходит… — сказал он, глядя на меня с серьезным выражением лица.
— Не волнуйся ты так, — утешала его я. — Я же буду с тобой!
Он улыбнулся мне немного неуверенной улыбкой. Но все же улыбнулся!
— Разве твоя старшая сестричка тебя когда-нибудь подводила? — спросила я, пытаясь сделать его улыбку увереннее.
Вообще, по возрасту Азриэль меня превосходил. Если считать также многочисленные прожитые им в обличие Цветика жизни — превосходил значительно. Но я все время чувствовала себя старшей сестрой, и ничего не могла с этим поделать.
Увереннее улыбка не стала, поэтому я привстала на цыпочки и потерлась своим носом о его морду. Мама и папа часто проделывали что-то подобное, и мы с раннего возраста подражали им, но, похоже, с возрастом это превратилось в наш «фирменный» жест. Аз отстранился, хихикая. Расстроить его было проще простого, но, стоило нам потереться носами, и от плохого настроения не оставалось и следа.
В одно погожее утро тех бесконечно длинных летних каникул, которые переживают все школьники, которым в новом учебном году придется учиться в новом месте, Аз подошел ко мне после завтрака с предложением:
— Слушай… ты не хотела бы сходить на смотровую площадку?
Я посмотрела ему в глаза. Смотровая площадка, действительно, не посещалась нами уже очень давно — ни вместе, ни поодиночке: с возрастом мы становились все более занятыми, и времени на это у нас просто не находилось. А если и находилось, то мы охотнее проводили его со своими школьными друзьями: бродили по Городу, устраивали ночевки, и все такое прочее. Но поскольку друзья у нас были общие, мы никогда не разлучались и, следовательно, приводить мысли в порядок нам не приходилось. Оттого, едва услышав о площадке, я почувствовала такую щемящую горечь, что чуть не заплакала: наше детство кончалось, и я ничего не могла с этим поделать. Может, жалеть об этом было глупо, ведь в нашей жизни ничего не обещало кардинальных перемен — даже в среднюю школу мы бы ходили, как и прежде, вдвоем, но стойкое чувство тоски от этого осознания все же не притупилось. Может, правда, дело было в том, как протекают любые летние каникулы: тебе все время кажется, что ты теряешь время попусту, и когда лениво тянущийся, душно разогретый день сменяется сиреневой ночной прохладой, ощущение того, что ты навсегда утратил частичку блаженного бытия, мучает тебя, пока ты не уснешь и не начнется новый день. Это периодически переживаемое чувство утраты было сравнимо и с той моей мгновенной горечью. Вряд ли детям часто приходится сталкиваться с такого рода мыслями, но я, во-первых, уже прощалась с детством, а во-вторых, повидала достаточно тяжелых вещей, чтобы быть серьезнее, чем можно ожидать от ребенка.
Я согласилась. Встретиться мы условились там, где всегда — перед этим мне нужно было допить кофе. Я тогда пыталась приучить себя к его вкусу, потому что, как мне казалось, этот «взрослый» напиток придаст мне более серьезный вид к началу нового учебного года, но давалось мне это тяжело — даже если я разбавляла его таким количеством молока и сахара, что у меня першило в горле. Сделав пару глотков на глазах у Аза, я выплеснула содержимое кружки в раковину, когда он хлопнул входной дверью.
Папа в тот день был занят черепицей и ползал по крыше. Он помахал мне рукой, когда я вышла на улицу, щурясь от света стоящего прямо над головой солнца:
— Как денёчек, пирожочек?
Я ничего не ответила, но помахала в ответ. Азгор становился мне все роднее и роднее с каждым годом. Это было странно. Если вы помните, когда-то давно он пытался меня убить — наверное, чувство вины так и не покинуло его, он старался обходиться со мной как можно ласковее.
Я же говорила, что тяжелых вещей на мою долю выпало немало. Хорошо, что они позади…
Азриэль был на месте и нетерпеливо прохаживался около знакомого кедра. Едва заметив мою голову, показавшуюся из-за куста дикой азалии, он бросился ко мне.