— Смотри, смотри! — затараторил он, уткнувшись лбом мне в подбородок, чтобы я увидела его темя. Он даже плотно прижал волосы к голове.
Не понимая, чего он от меня хочет, я на всякий случай сделала пару шагов назад, недоуменно изогнув брови. На мой вопрос, что, собственно, я должна увидеть, Аз нетерпеливо фыркнул и взял меня за запястье, приложив ладонь к тому же самому месту между лбом и затылком.
— Вот, сказал он. — Так точно почувствуешь!
По-прежнему держа меня за запястье, он начал водить моей рукой по своей голове. И тут я поняла о чем он. Рука нащупала пару отчетливых бугорков — уже довольно твердых и острых.
Рожки.
— Ну надо же, — произнесла я, убрав руку из уже растрепанных волос. — Тебе рога наставили! Клёво!
Азриэль, гораздо менее испорченный, чем я и дети его возраста вообще, моего каламбура не понял и только заулыбался, плюхаясь на кедровый ствол и закидывая ногу за ногу:
— Клёво! Очень-очень клёво!
Я присела с ним рядом.
— Как думаешь, мои рога хоть когда-нибудь будут такими же, как у папы? — спросил он, сияя, как июльский день.
— Может быть, — ответила я. Откуда мне было знать? Восторга Азриэля я разделить не могла, хотя понимала, что чем больше рога у монстра-босса, тем он, вероятно, красивее для представителей своего вида. Это, наверное, как грудь у женщин — чем она больше, тем женщина привлекательнее, так, что ли? Я посмотрела на свою футболку, и тут же пожалела, что подшутила над Азриэлем, даже если моя непонятая ирония его не задела. Грудь у меня была плоская — как ни посмотри. О какой же привлекательности могла идти речь? Я вспомнила о Терпии — девочке из нашей школы, которую все за глаза назвали «та, с бантом на голове», потому что бант этот она берегла как зеницу ока, и никогда не снимала, несмотря на то, что ее, как и нас, ожидала средняя школа, в которой пора отказываться от всяческих «детских» атрибутов. Но не в этом дело: ее грудь уже была просто огромной. А ведь мы были ровесницами…
Вообще, Терпия мне не нравилась. А все потому, что когда-то в школе она, заговорив со мной, вдруг вынула из своего рюкзака нож. Я жутко перепугалась — пусть нож и оказался игрушечным и вообще неопасным. Но лично мне на любой нож смотреть тошно. Всегда их опасалась!
Ножи напоминали о ней.
А зачем она его показала? Очень просто: ее папа работал в цирке (как можно догадаться, метателем ножей), и она хотела пойти по его стопам, а для этого надо постоянно тренироваться — вот она и хотела продемонстрировать мне пару приемчиков, которые уже успела освоить.
— Терпенье и труд все перетрут! Когда-нибудь я смогу проделать это с настоящим ножом! — гордо сообщала она всем, кто был готов ее выслушать.
Терпенье и труд все перетрут.
Терпенье и труд.
Терпенье.
Терпия.
Это странное имя ей подходило.
Аз часто укорял меня, что я слишком несправедлива по отношению к Терпии. Ну да. Я несправедлива. А нечего было махать ножом у меня перед лицом!
Еще и эти ее громадные сиськи…какой же лютой ненавистью в тот момент было переполнено мое сознание.
Дело тогда еще было совсем не в зависти: у моей мамы грудь тоже была немаленькая — но ведь ее я не ненавидела. И не смогла бы! Хотя надоесть ее общество мне очень даже могло. Я даже помню один такой случай…
В тот день мама предложила мне посетить пару магазинов и купить новые лифчики. Наверное, так она хотела показать свою любовь к своей неуклонно взрослеющей дочери. Но вообще поначалу это было даже забавно: перед началом покупок мы перекусили замороженным йогуртом. Пока мы ели, мама шутила о том, что даже если в такой простенькой кафешке, как та, в которой мы сидели, нет йогурта с улиточным вкусом, день можно считать потраченным зря. К концу походов по магазинам считать день потраченным зря стала уже я: из всего ассортимента мне подошли лишь скучные спортивные бюстгальтеры, похожие либо на чехлы с лямками, либо на детские купальники. Примерять их было неловко. Мама же, кажется, была мной искренне горда.
Вообще, если б я могла, я бы вообще не переживала о несовершенстве моего формирующегося тела: ну, проживу я всю жизнь, как плоскодонка, и что с того? Но мама постоянно давала мне какие-то советы, от которых я начинала нервничать и убеждаться, что выгляжу плохо — например, просила, чтобы я отрастила волосы. Мне приходилось отчаянно отказываться.
— Но тебе бы так пошло!.. — настаивала мама. — Не хотела бы ты носить хвостики, как паучиха Маффет?
Я ответила, что мне гораздо больше нравятся прически Тэмми, и папа так рассмеялся, что его чай пошел не в то горло. Мама смерила его ледяным взглядом.
Но факт оставался фактом: у Аза начали расти рога. Он вообще очень быстро рос, почти ежемесячно обгоняя меня еще на сантиметр-другой. Я же, кажется, вообще перестала расти.
Но характер у меня продолжал портиться.
С началом обучения из-за него у меня начались проблемы. Новая школа казалась просто громадной, и монстров там почти не было. Подросток-козел и узкоглазая девчонка, похожая скорее на щуплого мальчика, смотрелись как две белые вороны. Поэтому мы старались проводить друг с другом как можно больше времени, хотя учеба наша протекала в разных классах.
Однажды я застала его перед шкафчиком — он просто стоял и смотрел в узкое пространство, как будто вот-вот готовясь залезть туда с головой. Это было в самом начале второй перемены, когда ученикам, согласно расписанию, полагалось завтракать. Мы с Азом предпочитали безвкусной столовской стряпне мамины завтраки, которые она заботливо укладывала в пакеты и, будьте уверены, готовила в тысячу раз вкуснее, чем самому лучшему повару самой лучшей школьной столовки снилось. Пакеты с завтраками мы хранили в шкафчиках — поэтому-то мы и непременно встречались с ними в коридоре на второй перемене. Но в тот раз Аз выглядел явно как-то не так…
— Эй, брателло, — сказала я, положив руку ему на плечо. — Что с тобой?
Он вздрогнул. Я подошла ближе и все поняла. Он прижимал к разбитой губе кусок какой-то ткани. Глаза у него были красные:
— Ненавижу это место, — просипел он.
Он так и не сказал мне, кто его побил. Боялся, что я пойду выяснять отношения, ведь когда девочка заступается за избитого брата, у них обоих могут быть еще большие неприятности. Боялся он не напрасно. Драться я не любила, но зла во мне в тот миг хватило бы на десять драк.
Я отвела Аза к медсестре, которой он тоже ничего не сказал. Избитым я его встречала еще несколько раз после этого. После небольшого расследования у меня появилась наводка на того, кто издевался над ним. Вы таких детей точно знаете: крупные, грубые и безнаказанные. Жертвами таких становятся только те, кто слабее их. Или же монстры, потому что те меньше сопротивляются. Помню, как к ним в лапы однажды попал бедный Том-Тэмми: причиной стал тэммийский язык, который они, стараясь оскорбить Тома, извратили до неузнаваемости, и внешний вид. Кажется, хулиганы требовали объяснить, какого Том пола.
Вообще пол Тэмми — загадка для них самих, но что уж ты попишешь против горстки подростков, которым хотелось кого-то унизить?
Я решила немного подождать, пока под их горячие руки опять попадет Аз, и ждать мне пришлось, к моему собственному удивлению, совсем недолго.
Я забыла рассказать, что наша компания пополнилась третьим участником: у меня появился еще один друг. Тихоня из тихонь, носящая толстые очки и прижимающая к груди старую потрепанную тетрадь. Когда я спросила о назначении этой тетради, она только крепче сжала ее, а ответ дала только спустя время, когда мы стали уже совсем близки друг другу:
— Я пишу рассказы… вообще, в основном фанфики… о Меттатоне, Папирусе, и, ну, других монстрах… — она посмотрела на меня и тут же выпалила: — Это же благодаря тебе монстры теперь живут с людьми, да? И живешь ты тоже в семье монстров, если я не ошибаюсь…
На все ее сбивчивые вопросы я отвечала так подробно, как только могла. Звали ее, как она сама мне сообщила после пары встречных вопросов, Филиппия. Однако тут же попросила меня, чтобы ее звали просто Липпи.