— Убирайтесь отсюда, — произнесла она, — иначе я вызову полицию.
— Прекрасно. Вызывайте. Мне скрывать нечего.
— Вы хотите сказать, что нам есть, что скрывать?
— Посмотрим. Почему вы ушли от мужа?
— Это не ваше дело.
— Это мое дело, миссис Коннор. Я — детектив и расследую дело об убийстве Джинни Грин. Вы оставили Фрэнка из-за его связи с Джинни Грин?
— Нет. Нет! Я даже не подозревала... — Она снова прижала руку ко рту. И снова стала кусать пальцы.
— Вы даже не подозревали, что ваш муж состоит в любовной связи с Джинни Грин?
— Между ними ничего не было.
— Это вы так считаете. Другие думают иначе.
— Кто это другие? Анита Брокко? Нельзя верить тому, что говорит эта женщина. У нее самой отец — убийца. Весь город это знает.
— Ваш муж тоже вполне может оказаться убийцей. Я думаю, вам следует рассказать мне все, что вы знаете.
— Но мне нечего вам рассказать.
— Расскажите мне, почему вы ушли от него.
— Это наше личное дело. Фрэнка и мое. Оно касается только нас двоих. — Она уже немного успокоилась и приготовилась к упорной борьбе.
— Обычно причина бывает одна.
— У меня на это свои причины, и вас они, повторяю, не касаются. Я решила провести месяц у своих родителей в Лонг-Бич.
— Когда вы вернулись?
— Сегодня утром.
— Почему сегодня утром?
— Фрэнк позвонил мне. Он сказал, что я нужна ему, — она рассеянно коснулась своей худой груди, голос ее прозвучал как-то жалко. Вероятно, в прошлом Фрэнк не очень-то часто нуждался в ней.
— Почему вы понадобились ему?
— Я ведь его жена. Он сказал, что у него могут быть н-н... — рука ее снова прижалась ко рту, — неприятности.
— Он сказал вам, какого рода неприятности?
— Нет.
— В котором часу он вам позвонил?
— Очень рано. Около семи утра.
— Это было примерно за час до того, как я нашел тело Джинни.
— Он знал, что она пропала. Он сам всю ночь напролет разыскивал ее.
— Почему он это делал, как вы думаете, миссис Коннор?
— Она была его ученицей. Он симпатизировал ей. Кроме того, в какой-то мере нес за нее ответственность.
— Ответственность за ее смерть?
— Как вы смеете говорить такое?
— Если он осмелился это сделать, я осмеливаюсь это говорить.
— Он не делал этого! — закричала она. — Фрэнк — хороший. У него есть свои недостатки, но он не мог убить человека. Я знаю его.
— Какие у него недостатки?
— Я не собираюсь обсуждать их с вами.
— Тогда, может быть, вы разрешите мне заглянуть в ваш гараж?
— Зачем? Что вы там будете искать?
— Узнаю, когда найду. — Я направился к двери гаража.
— Вы сюда не войдете, — вскричала она, — не войдете без его разрешения.
— Тогда разбудите его, и я получу это разрешение.
— Не буду. Он не спал всю ночь.
— Тогда я войду туда без его разрешения.
— Я убью вас, если вы посмеете это сделать.
Она подняла садовые ножницы, взмахнув ими в мою сторону — разъяренная львица, защищающая своего великовозрастного детеныша. Но тут дверь коттеджа отворилась, и на пороге появился сам детеныш. Он стоял в дверях, ссутулившись, и сонно щурился. На нем ничего не было, кроме белых шортов.
— Что тут происходит, Стелла?
— Этот человек сделал в твой адрес ужасные обвинения.
Его бессмысленный взгляд, наконец, остановился на ней.
— Что он сказал?
— Я не буду это повторять.
— Я повторю, мистер Коннор. Я считаю, что вы были любовником Джинни Грин, если в данном случае это слово сюда подходит. Я полагаю, что она последовала за вами сюда этой ночью, примерно около полуночи, и покинула этот дом с веревкой на шее.
Голова Коннора дернулась. Он сделал было движение в мою сторону. Но что-то, будто невидимая цепь, удержало его. Тело его, наклонившись в мою сторону, замерло, мышцы были напряжены. Он напоминал анатомический муляж. Даже на лице отчетливо выделялись кости. Зубы были обнажены.
Я надеялся, что он попытается ударить меня, и тогда я сам смогу врезать ему. Но он не попытался. Стелла Коннор уронила садовые ножницы, и он упали на землю с глухим стуком — словно удар самой судьбы.
— Ты не отрицаешь этого, Фрэнк?
— Я не убивал ее. Клянусь, не убивал. Признаю, что мы... мы были вместе этой ночью, Джинни и я.
— Джинни и я? — повторила женщина, не веря своим ушам.
Он опустил голову.
— Прости меня, Стелла. Я не хотел причинять тебе еще боль, я уже и так причинил тебе достаточно зла. Но это все равно обнаружилось бы. Я связался с этой девушкой после того, как ты уехала. Я чувствовал себя одиноким и никому не нужным. А Джинни все время слонялась вокруг. Однажды вечером я выпил слишком много и позволил этому случиться. Потом это повторялось еще несколько раз. Мне льстило, что молоденькая хорошенькая девушка...
— Ты — кретин, — громко, резким голосом произнесла она.
— Да, я кретин в вопросах морали. Это же новость для тебя?
— Я думала, что ты, по крайней мере, испытываешь какое-то чувство уважения к своим ученикам. Ты хочешь сказать, что привел ее сюда, в наш дом, положил в нашу постель?
— Ты уже уехала. Тебя больше не было. А потом она пришла сюда сама. Она хотела сюда прийти. Она любила меня.
С невыразимым презрением женщина произнесла:
— Ах ты, жалкий, ничтожный дурак. Подумать только, что ты набрался наглости и попросил меня вернуться, чтобы выглядеть добропорядочным и респектабельным...
Я перебил ее.
— Она была здесь прошлой ночью, Коннор?
— Да, была. Я не звал ее. Я хотел, чтобы она пришла, и одновременно боялся этого. Я знал, что сильно рискую. Я много выпил, чтобы заглушить свою совесть...
— Какую совесть? — подала голос Стелла Коннор.
— У меня есть совесть, — ответил он, не глядя на нее. — Ты не знаешь, через какой ад я прошел. После того, как она пришла, после того, как это случилось ночью, я напился до бесчувствия.
— Вы хотите сказать, после того, как вы убили ее.
— Я не убивал ее. Когда я отключился, она была в полном порядке. Она сидела и пила из чашки быстрорастворимый кофе. Потом, через несколько часов, когда я пришел в себя, позвонил ее отец. Джинни к этому времени у меня уже не было.
— Думаете использовать старый, избитый трюк с отключением сознания? Хотите обеспечить себе таким способом алиби? Вам бы что-нибудь другое, получше, придумать.
— Я не могу. Это правда.
— Дайте мне осмотреть ваш гараж.
Казалось, он был рад, что ему наконец что-то приказали сделать и он может проявить хоть какую-то активность. Дверь гаража не была заперта. Он поднял ее и увел вверх, впустив дневной свет внутрь. Пахло краской. На верстаке, стоявшем рядом со шлюпкой, лежали пустые банки. Корпус шлюпки блистал девственной белизной.
— На прошлой неделе покрасил, — вне всякой связи с нашим разговором произнес он.
— Вы много плаваете?
— Да, раньше. Последнее время мало.
— Да, — сказала жена, — хобби у Фрэнка изменилось. Теперь это женщины. Вино и женщины.
— Не цепляйся ко мне, ладно, — голос его звучал умоляюще.
Она посмотрела на него с каменным выражением лица, как на совершенно чужого человека.
Я обошел шлюпку, разглядывая такелаж. Кусок линя кливера с правого борта был отрезан. Сравнивая его с линем кливера с левого борта, я обнаружил, что срезан кусок примерно в ярд длиной. Веревка именно такой длины меня и интересовала.