Тут тетка меня пожалела, завела в свою будку, а в будке у нее все хозяйство: цинковые раковины с мыльной водой, краны медные с деревянными ручками, а на полках у нее обмылки лежат скользкие, ежики, комочки проволоки. И за секунду она бутылки вымыла.
Но только все равно я опоздал. Таня ходит посвистывает. Купили билеты. До сеанса час. Пошли по улице. А холодно уже, и ветер. И Таня какая-то печальная. Все думает о чем-то. Последнее время она всегда такая. Или молчит, или о своем училище рассказывает. Какие там все молодые, а уже знаменитые. Мы с ней туда и днем уже ходили несколько раз. Ребят ее видел. Такие все важные, вежливые. Особенно меня там малыши удивили. У нас вываливаются из школы с криками, свистом и начинают друг друга портфелями дубасить. А здесь даже они важные: спускаются степенно, встают в кружок и беседуют.
А она подойдет к старшим, они с ней поздороваются вежливо, расступятся, соединятся, и беседа дальше идет. А я, как идиот, по той стороне болтаюсь. И главное — не посмотрит, не махнет, словно меня и нет.
А сейчас хоть мы с ней вдвоем шли, а она все равно рассказывала, как класс тот, где она училась, за границу поедет, а там уже ждут их, и даже билеты все раскупили, и как бы она хотела, чтобы обратно ее взяли, и хоть Розалия Павловна старается, а все равно они могут не догнать.
— Знаешь, — говорю, — надоел мне этот твой балет. Я в жизни в нем не был.
Она заулыбалась и говорит вежливо, как те:
— Ну, извини. Только, понимаешь, у каждого человека в жизни дело должно быть, такое, чтоб целиком его захватывало. Понимаешь?
А я молчу. До угла дошли, повернули.
— Ну, а ты? — так я и ждал от нее этого вопроса. — У тебя есть что-нибудь такое? Особенное?
А я молчу: что мне сказать? Не буду ж я про тот случай на набережной рассказывать, если я и сам не знаю, чего там такое, и, главное, в одном месте на весь город это со мной и бывает, а в остальных — хоть бы что.
— Смотри, — говорит, — полтора года тебе учиться осталось, а дальше куда?
Тоже, мама нашлась.
— А никуда, — говорю, — пойду бутылки принимать. Хорошо. Спецодежду дают. Мыло.
— Не кривляйся, — говорит, — неохота смотреть.
А потом вошли в зал, в темноту, там уже журнал шел. Да еще и фильм такой оказался — окончательно нас доконал. Еле я ее проводил, и расстались молча. А скоро она совсем в свое училище перешла.
И все. Только после школы я по городу ходил, ходил, и все меня в ту сторону относило. Но сворачивал в последний момент.
А однажды не свернул. Дай, думаю, посмотрю на прощанье. Все равно из-за дождя она меня не заметит. И выходят оттуда девочки, ребята, капюшоны поднимают, а некоторые стоят ждут.
И вот она выходит — прямо под дождь, хоть бы что. А с ней парень — лохматый, без шапки, говорит что-то, а она себе заливается, даже здесь слышно.
А я стою на углу, смотрю, дождь по мне течет, и так грустно и прекрасно здесь стоять.
Пришел я в наш двор. Дождь все идет, но поменьше. Ребята под аркой в пристенок играют. А несколько человек на трубе водосточной сидят, на крышу зачем-то лезут. А Слава Самсонов, мой друг, под аркой, с пятаком между пальцев. И в новой кепке серой, мохнатой, лондонке то есть. О такой тогда все мечтали. Козырек у нее гуттаперчевый, и считалось, что ударь им кого хочешь — с ног свалит.
И слезает с трубы Макаров из нашего класса, переросток.
— А-а-а, — говорит, — небось от Танечки пришел! — И как заорет: — Татьяна, помнишь дни золотые!
А я стою, смотрю, как Славин пятак летит со звоном. А Макаров подошел ближе и говорит:
— Ну, чего ты в этой Танечке нашел? Я однажды видел, как она знаешь откуда выходила? Из двери с надписью «Ж», понимаешь?
У меня даже ноги подкосились от стыда. И тут Слава подошел к Макарову и как даст ему своим смертельным козырьком в нос!
Вообще удар не сильный получился. Но тот больше от страха попятился, на трубы сел и штаны порвал.
А я домой пошел по лестнице, и все что-то соленое глотал, мокрое.
Однажды, дней через десять, проходил я по тому месту, по Фонтанке. Сваи давно уже вбили, ничего не дрожало. Но только опять на меня нашло. Забормотал:
— Лил дождь... Лил дождь... Лил дождь, и ты с другим ушла... Я ревности не знал... Я ревности не знал... Она сама ко мне пришла, как злая новизна... Как злая новизна... Я с ним имею мало сходства... Я с ним имею мало сходств... сутулый и в очках... Но я... зато... Но я боялся превосходств... в твоих глазах... в твоих больших глазах... в твоих больших зрачках... А он... А он... и он тебя любил... и лучше веселил... Ну что ж, прощай... Прости меня... Меня прощай... А дождь все лил и лил.