«В начале было Слово», - провозглашает Евангелие от Иоанна. В Книге Бытия творение начинается с серии голосовых команд, начинающихся со слов «да будет свет».
В рассказах о сотворении древних египтян, кельтов и майя также подчеркивалась порождающая сила языка.
Это поразительное совпадение, отмеченное многими исследователями мировой мифологии, скрывает высшую иронию: хотя религия приписывает словам магическую силу, есть основания полагать, что сама религия может быть неизбежным, хотя и случайным, порождением языка.
Интересно предположить, осознают ли животные, кроме человека, что-то, что люди могут признать духовным измерения существования. Бывают ли у собак и кошек околосмертный или внетелесный опыт? Испытывают ли птицы трепет и удивление, наблюдая за восходом солнца?
Нет возможности узнать наверняка. В любом случае совершенно очевидно, что ни один нечеловеческий вид не развил религию - если мы подразумеваем под этим термином организованный набор верований о сверхъестественном и набор практик, ориентированных на служение или поклонение божественному существу или существа.
Почему нет? Что такого уникального в людях, что привело нас к построению религий? Разве мы отделены друг от друга, потому что только мы обладаем душами?
Или наш мозг содержит какую-то необычную структуру, которой нет ни у одного другого животного? Исследования в области нейротеологии, хотя и являются противоречивыми, предлагают некоторые ключи к разгадке: религиозные или духовные переживания, по-видимому, в первую очередь связаны с правой височной долей неокортекса, подразумевая, что чувства, связанные с такими переживаниями, являются нормальным признаком функционирования мозга в экстремальных обстоятельствах.
тем не менее, вполне вероятно, что проблема религии - это как проблема «программного обеспечения» (языка), так и «аппаратного обеспечения» (структуры мозга). Предположим, что язык изначально использовался только для практических целей, таких как координация охоты.
Медленно, бессистемно люди должны были развить элементарные элементы словарного запаса и грамматики, часто для того, чтобы помочь с планированием - деятельность, по своей сути подразумевающая чувства местоположения, времени, причины, следствия, и намерения. Женщины, мужчины и дети начали составлять простые предложения, чтобы спрашивать и объяснять - кто, что, где, когда и почему?
Как только способность задавать такие вопросы и отвечать на них появилась, ее неизбежно начали применять к менее насущным проблемам.
Плейстоценовый охотник перешел от вопроса «Откуда эти бизоны?» К «Откуда взялись звезды, Луна, Солнце и люди?» Следовательно, мифологии коренных народов повсюду богаты историями о происхождении. язык был соблазнительным по своей силе: как только крошечный кусочек реальности был словесно откушен, его неполное переваривание спровоцировало повторяющееся желание откусить еще один, еще один кусочек и, в конце концов, поглотить весь мир.
По мере роста власти над окружающей средой, когда общество становилось все более сложным и грозным, религия соответственно видоизменялась. Охотники-собиратели видели природу как живую и наполненную духовными присутствиями, которые могли быть непосредственно задействованы посредством шаманских практик.
Такие убеждения и поведение выросли из прямого взаимодействия этих людей с окружающей их средой, а также из их потребностей в социальной сплоченности в эгалитарном контексте. С разделением труда и, следовательно, иерархической организацией общества появились специалисты, работающие на полную ставку, которые получали пищу не напрямую от природы, а от других людей; некоторые из этих специалистов были духовными посредниками (жрецами), обращавшимися к богам неба, оторванным от природы и жизни простых людей (об этом прекрасно написано у Брюса Лерро в книге From Earth Spirits to Sky Gods).
Немецкий востоковед Макс Мюллер (1823–1900), фактически создавший дисциплину сравнительного религиоведения, кратко изложил этот вопрос, заявив, что мифология - это «болезнь языка».
Возможно, слово «болезнь» кажется слишком резким. В конце концов, мифология тоже имеет свои применения: как не уставал повторять Джозеф Кэмпбелл, миф придает нам смысл. И, конечно, смысл - это хорошо. тем не менее человеческая потребность в значении снова подчеркивает наши навязчивые и зависимые отношения с языком.
Смысл всегда связан с символами: мы наделяем символ смыслом, и это значение передается тому, кто правильно интерпретирует символ.
Мы видим предложение, написанное на незнакомом языке, и задаемся вопросом: «Что это значит?» По мере того, как мы все больше зацикливаемся на лингвистических символах, мы стали видеть почти все, как если бы это было знаком чего-то еще.
Мы ищем смысл в звездах, чайных листьях и совпадениях. Вселенная говорит с нами! Мифы - это словесные рассказы, которые стремятся раскрыть смысл существования. Мы редко задаемся вопросом, почему жизнь должна иметь смысл, чтобы приносить удовлетворение. Возможно ли, что существование могло быть достаточно само по себе, без необходимости во встроенном сообщении?
Однако религия - это не только мифология. Несомненно, религия развивалась, по крайней мере, частично, чтобы координировать и регулировать коллективное поведение с помощью систем морали и этики, которые в своих самых основных формах, по-видимому, генетически закодированы. Чувства добра и зла, чести и стыда стали такими мощными внутренними мотивами для людей, что даже большинство атеистов действовало по их принуждению.
Нет ничего похожего на это среди других видов, чье поведение обычно менее изучено и более генетически закодировано, и которые поэтому не участвуют в практике вознаграждения или наказания за поведение друг друга почти в той же степени, что и мы.
По иронии судьбы, мораль часто способствует самым жестоким действиям людей, которые имеют мало прецедентов у других животных (сожжение ведьм, как только один пример, было морально мотивированным).
Тем не менее, развитие сложных обществ, несомненно, было бы трудным, если не невозможным без морали, которая раньше часто была обращена к экологическим целям, поскольку ранние общества согласовывали свои потребности с умерением воспроизводства, предотвращением инцеста и защитой природных ресурсов с помощью их табу («Не убивайте красного кенгуру во время брачного сезона!»).
С экологической точки зрения результаты иногда были непреднамеренно благотворными: религиозные войны (например, крестовые походы) помогли временно снизить численность населения - хотя сопоставимые результаты были достигнуты обществами охотников-собирателей, использующими более мягкие методы, такие как травяная контрацепция.
Некоторые религии также поощряли безбрачие среди священников, монахов и монахинь, снова помогая сдерживать рост населения. Но по мере того, как словесные навязчивые идеи людей начали смешиваться с мифами, которые имели больше отношения к консолидации власти религиозных элит, чем к регулированию отношений людей с миром природы, религия все больше служила инструментом социального и экологического завоевания. тем не менее, если язык запутывает связи людей с природой посредством словесных спекуляций, систематизации и галлюцинаций, он же имеет и противоположную тенденцию.
Грамматика, разум, логика и доказательства
Другие животные наблюдают, планируют, делают выводы из опыта и постоянно пересматривают свои мысленные образы реальности. Эти способности, основы разума, не являются исключительно человеческими. Логика, которая является изучением рассуждений, уникальна для человека, потому что требует языка.