И потянулся к Рокотову с рюмкой.
А Владимир думал о том, почему Дорошин не пригласил на этот праздник Логунова. Ведь они все втроем сидели рядом в президиуме. Именно там Дорошин написал и пододвинул Рокотову записку: «Володя! После завершения пленума прошу ко мне домой, для отработки пятого пункта повестки дня». Потом выпил воды и пододвинул какую-то записку Логунову. Тот прочел, кивнул головой. Рокотов так и думал, что это приглашение. Уже у Дорошина дома спросил хозяина:
— Павел Никифорович, а что, Логунова вы тоже пригласили?
Дорошин оглянулся по сторонам и вдруг пробасил на манер оперного певца:
— Пусть проигравший плачет… — И пояснил: — Слушай, это ни к чему… У нас праздник, а человек этого понять не сможет. У него траур.
А Рокотов вспомнил о том, как за кулисами после выборов к нему подошел Логунов. Пожал руку, поздравил.
— Ну что ж, желаю тебе всего самого доброго, Владимир Алексеевич. И хочешь совет старого партийного работника?.. А совет такой. Всегда и во всем имей свое собственное мнение. И отстаивай его. Не обещаю в этом случае тебе райскую жизнь, но зато хоть сам себя уважать будешь.
И, круто повернувшись, ушел, даже не услышав ответа Рокотова.
— Рано мы пришли на вокзал, — сказал Владимир. — Можно было бы побродить по Москве.
— Суета, — Игорь закурил, — На вокзале и в аэропорту я только и чувствую себя человеком… Ощущение предстоящей новизны, ощущение будущих впечатлений.
— Бродяга ты…
— Точно… Горжусь своей принадлежностью к этому племени. А ты в будущем великий деятель., Ты даже улыбаешься как старичок: обстоятельно и сурово. Кому сказать, в тридцать с хвостиком… Да я бы на твоем месте еще в джинсах на работу ходил.
— А ты на своем сходи…
Игорь махнул рукой:
— Устаю я от тебя, родственник… Устаю. Совершенно рациональный ты человек. Жутко. Рациональный человек в рациональное время. Ошибки-то хоть не разучился делать? А то ведь можешь и до такой жизни дойти.
— Послушай, — сказал Рокотов, — я о Логунове… Они ведь дружили с Дорошиным. Дружили. И домами даже.
— И что?
— Потом что-то произошло.
— Хочешь, я тебе скажу?.. Дорошин — руководитель. Это бесспорно. Он может горы свернуть. У него — масштаб. Он оперирует государственными категориями. А Логунов мыслил категориями района. Логунов мыслил просто: под вскрышу и для отвалов идут тысячи гектаров отборнейшего чернозема. А сколько миллионов кубометров складируется? Миллионов тонн… Ты вдумайся… У ваших карьеров громоздятся горы этого бывшего чернозема. А ты знаешь, для того чтобы образовался один сантиметр чернозема, нужно сто лет… Дорошину такие мелочи ни к чему… Ему требуются тонны, миллионы тонн руды… А Логунову хотелось, чтобы как можно меньше чернозема Дорошин пускал в отвалы. Земля нужна для того, чтобы родить, чтобы кормить людей… Вот об этом и думал Логунов…
Они сели на скамейку возле одного из тоннелей. Рядом толкались люди со своими заботами, хлопотами, проблемами. Невдалеке молодая мама утешала разбушевавшегося сына:
— Потерпи, малыш… Сейчас папа принесет тебе самосвал… Он на такси в «Детский мир» поехал…
— Не хочу самосвал… Танк хочу! — кричал мальчишка, а мать испуганно оглядывалась вокруг, боясь укоризненных взглядов прохожих.
Рядом с Рокотовым и Игорем, на другом конце скамейки, прощалась пара. Она — серьезная, строгая, в больших роговых очках, и он — высокий, худой, нетерпеливо покашливающий:
— Риточка, мне пора…
— Повтори еще раз…
— Повторяю… Рубашки в коричневом чемодане, бритва в сумке, книги в сетке… деньги…
— Не забудь сверток Николаю Владимировичу… Это очень важно…
Рокотов ковырял прутиком трещину в асфальте:
— Иногда я думаю, что человек совершенно напрасно создает себе хлопоты. Промолчи — и ты друг. Скажи — и ты враг. И это положение врага создает тебе массу неприятностей. А все ведь в слове. Не скажи слова — и живи без забот. А?
— И как же ты решил жить?
— Не знаю… Может быть, так, может быть, эдак… На свете много донкихотов… К сожалению, не всегда хочется воевать за тазик цирюльника.
Игорь глядел на него с любопытством:
— Интересно мыслишь… Слушай, я потрясен тем, что ты говоришь это мне. Яснее выскажись. Яснее.
Хорошо. Первая позиция. Дорошин — крупный руководитель. Он делает государственной важности дело. Сейчас он замышляет новый карьер — Сладковский. Этот карьер практически уничтожит колхоз «Радуга». Логунов был против нового карьера. Он требовал рекультивационных работ. Как горный инженер, я понимаю Дорошина. Ему нужна руда, дешевая руда… Чем дешевле, тем лучше. Вторая позиция. Наш район развивается как горнорудный. Под нами везде руда. Рано или поздно земледелие в районе будет резко ограничено. Так стоит ли воевать за то, чтобы это случилось на пять или десять лет позже?