— И после всех этих лет, — продолжил Руфус, — думаю, я начал кое-что понимать. Любовь не всегда велика и драматична. Она велика, она глубока, но еще она спокойна и умиротворенна.
Спокойная, умиротворенная, в точности как они оба сейчас. София чуть откинулась назад, ей нужно было посмотреть ему в глаза и увидеть, что в них написано.
— Я думаю, очень легко вообразить себе сильные чувства, — глухо произнесла она, — но в конце концов понимаешь, что они пусты, потому что выстроены на чем-то, не имеющем никаких реальных ценностей.
Руфус кивнул.
— Именно так.
— Это как Бенедикт с Джулией. Они любили друг друга долгие годы, но только сейчас начали это осознавать.
Руфус провел пальцем по ее щеке.
— А как насчет вас, кто видит всех остальных так ясно? Что осознаете вы? Сможете ли вы когда-нибудь впустить меня в свое сердце?
Такие откровенные чувства! У Софии сжалось горло. Даже сейчас в выражении его лица проглядывала настороженность. Какая-то часть души Руфуса боялась услышать ее ответ. Он так долго страдал! Он заслуживает трепетного отношения и свою долю счастья. Не в силах произносить слова вслух, София кивнула.
Он положил руку ей на затылок и приблизил лицо так, что их губы почти соприкоснулись.
— Окажете ли вы мне великую честь стать моей женой?
Бенедикт со стоном очнулся. Грудь горела так, словно кто-то воткнул между ребер раскаленную кочергу, а все вокруг пульсировало в такт сердцебиению.
— Бенедикт?
Ножки стула скрежетнули по деревянному полу, когда кто-то взволнованно произнес его имя. Он открыл глаза и увидел знакомый потолок над кроватью. Его кроватью. Но как он оказался в городском доме? Последним воспоминанием Бенедикта был Гайд-парк и огонь, вспыхнувший рядом с сердцем.
Мгновением позже в поле зрения вплыло изнуренное лицо возлюбленной. Джулия. Слава богу.
— Что случилось? — прохрипел он.
— Ты дал себя подстрелить, тупой чертов идиот, вот что случилось. — От ее груди вверх пополз румянец и быстро залил все, включая щеки.
— А. — Пересохшие губы слегка растянулись в усмешке. Если она бранится, как базарная торговка, значит, ранение не такое серьезное.
Грудь Джулии высоко поднялась, и она возмущенно запыхтела.
— И это все, что ты можешь сказать? Выдумал, как заменить отца, изобразил из себя мишень, и все, что ты можешь сказать, — это «а»?
— Пожалуй, еще — дай мне, пожалуйста, воды.
Джулия негодующе тряхнула головой и отвернулась, а мгновение спустя появилась со стаканом в руке. Села рядом с ним, и матрас слегка прогнулся. С удивительной нежностью (учитывая ее настроение), она обняла Бенедикта за плечи и приподняла. Рану мгновенно пронзило болью, и он стиснул зубы.
Прислонившись к мягкому боку Джулии, Бенедикт вдохнул аромат жасмина. Ее духи успокаивали так же, как прохладная вода, смочившая губы. Он накрыл ее руку своей, помогая держать стакан, — просто ради прикосновения к ней.
— Ты вообще понимаешь, как тебе повезло, что ты жив? — прозвучал вопрос, пока Бенедикт пил. — Он же целился, чтобы убить.
— Знаю, я видел это в его глазах. — Незачем рассказывать ей остальное: про второй комплект заряженных пистолетов на случай, если первые выстрелы не принесут удовлетворения.
— И все-таки выстрелил в воздух?
— Я думал, Кливден промахнется. — Он ни за что не расскажет, что именно из-за ее крика в последнюю секунду у него дернулась рука.
Джулия снова запыхтела, и ее безупречные груди заколыхались.
— Он и промахнулся, если уж тебе хочется так думать. Пуля попала в ребро. Полдюйма в сторону, и ты бы погиб.
На последнем слове она будто подавилась, опустила голову и прижала кулак ко рту. Оборка рукава была в крови.
— Что это ты сделала? — Стиснув зубы, он взял ее за руку. — Это что, моя кровь?
— Доктору требовалась помощь, чтобы извлечь пулю, — сдавленно ответила Джулия. — Я помогала тебя держать.
Бенедикт криво усмехнулся.
— Могла бы заставить меня очнуться ради такого.
Ее взгляд стал суровым.
— Я рада, что ты не очнулся.
Джулия отвернулась, и Бенедикт решил не настаивать. Ее тон красноречивее всего говорил, что он был на волосок от смерти. Сердце словно разбухло от сочувствия к Джулии. Он внутренне боролся со слабостью и болью, мешавшими крепко ее обнять.
— Джулия…
— Это была моя вина, — выпалила она. — Ты же понимаешь, правда?
— Джулия, нет.
— Да! — Она рубанула рукой воздух. — Это я придумала, что ты должен меня скомпрометировать. Я закричала в самый неподходящий момент. Я втянула тебя во все это, а ты и слова против не сказал. — Из уголка ее глаза выкатилась слезинка и поползла по шеке, оставляя соленый след.