Джулия уткнулась лицом в подушку, и дальнейшие слова прозвучали приглушенно.
— Ты будешь смеяться.
Бенедикт погладил ее по руке.
— Даю слово, что не буду.
Она перекатилась на спину и уставилась в потолок.
— Я хотела летать. Хотела ощутить ветер на лице и в волосах. Хотела парить и быть частью неба.
Бенедикт подпер голову рукой и посмотрел на нее: одеяло соскользнуло до талии, сквозь тонкую ткань сорочки неясно просвечивали соски. Он представил, как втягивает один из них в рот, и в горле у него пересохло: увлажняет языком ткань, чтобы она стала прозрачной, дразнит губами сосок, пока он не затвердеет…
Джулия поймала его взгляд.
— Ты помнишь тот день?
— В пустом дереве? Их было так много.
— Не внутри. На нем.
Воспоминание всплыло внезапно и ярко. Одиннадцатилетняя Джулия в испачканном муслиновом платье потихоньку пробирается по самой высокой ветке, потом осторожно встает и раскидывает в стороны руки.
— Ты прискакал на своей кошмарной зверюге.
— Прошу прощения. Я за всю свою жизнь ни разу не ездил на кошмарных зверюгах.
— Ездил. В четырнадцать лет.
— Ты про Буцефала?
Ее передернуло.
— Точно, это его имя. Он никого не слушался и делал что пожелает.
— Да, он был сущим наказанием, — признал Бенедикт. С точки зрения его отца, для четырнадцатилетнего подростка Буцефал был опасен. Естественно, Бенедикт бросал отцу вызов всякий раз, как ему удавалось сбежать от учителя.
— Не просто наказанием. Эта зверюга встала на дыбы сразу же, как только ты заорал на меня, чтобы я слезла с дерева. Он поднимался все выше, и в итоге я даже не сомневалась, что конь опрокинется и придавит тебя.
— Но упала-то ты.
— Я так испугалась, что не смогла удержаться на дереве.
Бенедикт вспомнил, как дико заколотилось его сердце, когда Джулия рухнула на дорожку в опасной близости от копыт Буцефала. Этот конь запросто мог ее растоптать.
— Такое у тебя любимое воспоминание? Ты же тогда вывернула щиколотку.
— Любимое то, что случилось потом.
Бенедикт все помнил так ясно, словно это случилось не одиннадцать лет назад, а только вчера. Он натянул поводья, заставив коня остановиться, спрыгнул на землю и подбежал к ней. Широко распахнутые карие глаза, выделяющиеся на бледной коже, как будто пронзали его, глядя в самую душу. В них набухали слезы, увеличивая зеленые и золотые точки. А горло содрогалось в попытках сдержать рыдания.
Даже тогда Джулия не желала демонстрировать эмоции, но Бенедикт надеется, что в течение следующего часа излечит ее от сдержанности. Он хочет довести ее до такого состояния, что она просто не сможет подавлять страсть.
— Я всего лишь поднял тебя с земли.
Она покачала головой.
— Ты убедился, что со мной все в порядке. Проверил, что я ничего не сломала. И был так осторожен.
Мысль о прикосновении к такому запретному месту, как лодыжка, шокировала четырнадцатилетнего Бенедикта. Шокировала, потому что ей было всего одиннадцать, еще совсем малышка. Он не должен был краснеть, когда думал об этом — и когда поднимал ее на руки и усаживал на спину Буцефалу.
— Я посадил тебя на ту кошмарную зверюгу, как ты его называешь.
— Помню, это оказалось страшнее, чем смотреть, как он встает на дыбы.
Ее лицо тогда побелело, как мел. Он испугался, что Джулия упадет в обморок, но потом ощутил сильную, железную хватку ее пальцев на своих запястьях.
Бенедикт чуть подтолкнул ее.
— Ты никогда не любила лошадей. Это придется исправить.
— Ты ни за что не заставишь меня взобраться ни на одну из своих зверюг!
— Даже если я буду рядом, чтобы не позволить тебе упасть?
— Ну, тогда, возможно, и соглашусь.
Он положил ладонь ей на шею, пальцы коснулись пульса, бьющегося прямо за ухом, который мгновенно ускорился от его прикосновения. Бенедикт чуть повернул ее голову и посмотрел в глаза.
— Правда?
— Как будто снова вернется тот день, когда ты отвез меня домой.
— Ты так боялась, что даже смотреть не могла. — Джулия уткнулась лицом ему в грудь тут же, как только он забрался на коня позади нее.
— Ты ехал так быстро.
— Ты ушиблась. Нужно было как можно скорее доставить тебя домой.
— Когда я закрыла глаза, то представила, что лечу.
— Джулия. — Бенедикт скользнул ладонью по ее шее, потом ниже, задел пальцами ключицы.
— Да? — Слово сорвалось с ее губ на выдохе.
— Ты все еще хочешь летать? — Его рука соскользнула еще на дюйм и замерла на верхней части груди.
Джулия вдавилась плечами в матрас, едва заметно подавшись к нему и слегка выгнув спину, — неосознанная мольба тела. О да, она хочет летать, известно ей об этом или нет.