Внутри закипел смех, и София перестала сдерживаться. А когда успокоилась, снова наткнулась на взгляд темных глаз. На его лице по-прежнему играла лукавая улыбка.
— Вы такая красавица, когда смеетесь. Жаль, что мне не так часто удается это увидеть.
По ее щекам пополз румянец, улыбка исчезла. София опустила голову.
— Спасибо. Боюсь, в последнее время у меня было не так много поводов для смеха.
— А вообще были?
Она внимательно посмотрела на собеседника, пытаясь разгадать, что означает выражение его лица. Руфус наблюдал за ней с напряженной заинтересованностью, какую она до сих пор встречала лишь на лицах своих поклонников. От этой мысли дыхание перехватило, а сердце пустилось вскачь.
— Да, разумеется.
— Расскажите хотя бы об одном. — София уже открыла рот, чтобы ответить, но он поднял руку. — Подождите. У меня есть условие. Ни одно из них не должно касаться Кливдена.
Она поджала губы.
— Вот об этом можете не беспокоиться. Он ни разу не предоставил мне повода улыбнуться. Разве только крайне редко и непродолжительно. Легко улыбаться мужчине, если хочешь завладеть его вниманием, но, осознав, что он на тебя даже толком не смотрит, что, скорее всего, он ни разу по-настоящему тебя не увидел, улыбаться становится гораздо тяжелее. — С ужасом София поняла, что последние слова с трудом проталкиваются сквозь сжавшееся горло. — Простите. Вы пытаетесь отвлечь меня радостными мыслями, а я опять начинаю слезливо жалеть саму себя. Почему же у меня никак не получается преодолеть свои чувства?
— Должно пройти время. Это все равно что оплакать смерть кого-то близкого. — Руфус перевел взгляд на окно, и София поняла, что он думает о погибшей жене. — Бывают дни, когда вам сложно справиться с необъятным гневом. Дни, когда вы испытываете глубочайшую печаль, которая окрашивает все вокруг в серый цвет. Дни, когда ловите себя на мыслях об этом человеке и задаетесь вопросом: почему такое случилось. — Он повернулся и посмотрел на нее. — Я человек терпеливый. И готов предоставить вам столько времени, сколько потребуется.
Ее сердце странно подпрыгнуло, все равно что от шока, смешанного с каким-то непонятным чувством. Нет, это не может быть надеждой. Ей больше не на что надеяться.
— И что это значит?
— Я вам уже говорил. Мне бы хотелось, чтобы вы пересмотрели наше соглашение.
— Какую его часть? — Но едва задав вопрос, София начала мучиться подозрениями о его намерениях. Руфус явно собирался снова сделать ей предложение. Пульс на шее лихорадочно заколотился.
— Думаю, вы уже знаете, но если вам так удобнее, скажу прямо. Мне бы хотелось, чтобы вы всерьез подумали стать моей женой.
— Но почему? Вы же знаете, что я не люблю вас. Зачем вам еще один несчастливый брак?
— Потому что, дорогая моя, я не верю, что наш брак окажется несчастливым. Совсем напротив, мы с вами чудесно ладим. Мы умеем разговаривать друг с другом и оба любим книги и садоводство. Вам понравится мое имение в Дорсете.
— Вы говорите только о разуме. А как же чувства?
— Если их подпитывать и развивать, они придут. Я уже знаю, как можно разбудить вашу страсть.
София поплотнее закуталась в плащ, словно прикрываясь щитом.
— В тот вечер у меня случилось помутнение рассудка. Я была слишком расстроена.
— А. — Руфус снова перевел взгляд на улицу. — В таком случае надо полагать, для вас главное в мужчине — это внешность.
София резко выпрямилась.
— Я ничего подобного не говорила!
Руфус подался вперед, и теперь его лицо находилось всего в нескольких дюймах.
— И вы рассчитываете, я поверю, будто снова не смогу вызвать у вас такую же реакцию?
София вздернула подбородок, отлично понимая, что он только что бросил ей вызов.
— Да!
— Тогда давайте проверим.
Руфус не дал ей возможность ни ответить, ни возразить. Он обрушился на нее, как ястреб, мгновенно заключив в свои объятия и прильнув губами к ее рту с настойчивостью, не допускающей отказа. Его язык, прижавшись к ее губам, требовал впустить, и все мысли об отказе куда-то улетучились. Руфус втягивал ее в водоворот ощущений, где главными были желание и потребность.
София таяла в его объятиях, ее пальцы скользили по широким плечам, переплетались у него на затылке, а глубоко внутри настойчивый пульс уже выстукивал собственные шокирующие требования, создавая перед ее внутренним взором картинки, где они были только вдвоем и их не разделяла даже одежда. При этой мысли она оторвалась от его губ, хватая ртом воздух. Он продолжал целовать ее подбородок, мочку уха, шею, груди.
София выгнулась и уронила голову на спинку сиденья, когда его теплое дыхание овеяло обнаженную часть грудей над лифом. Из горла вырвался стон. Его рука скользнула по ребрам и накрыла грудь. Та удобно поместилась в его ладонь, а сосок затвердел под ласкающими пальцами. От этих прикосновений София заерзала на сиденье, сильно сжимая бедра, но томление внутри не ослабло.