Он притих окончательно и, схватив ее ладонь, запричитал шепотом.
– Не ходите туда, дорогая, ни в коем случае! Их там полчища, тьма тьмущая. Не ходите!
– Кто там, Эдгар? Кто?
Но больше он не проронил ни слова, умолк и, обхватив себя руками медленно осел по стенке на пол.
–Черт! Как всегда все самое вкусненькое мне. Ну что за, миры чертовы! – Подобрав фонарик, закатившийся в пыльный угол, и бесперебойно работавший, девушка, преодолев ступеньки, подняла высоко над собой электрический светоч.
Рука, задев мягкую и тошную паутину, пронзила тонким лучом фонаря плотный чердачный сумрак. Хотя глаза и адаптировались с дневного света к непривычному сумраку дома, и все же не сразу различили всю поверхность чердака, увитую вплотную сетями тончайших нитей, по которым бегали, свисали и плели свои затейливые узоры маленькие черные пауки. Их там были миллиарды копошащихся тварей и, несомненно, издающих то самое странное потрескивание, что привлекло внимание фермера и его спутницы. Живая черная масса роилась и строила свой дом в доме тех, кто ранее были хозяевами. Теперь здесь главенствовали пауки, сомнений не было.
Элен, с детства боявшейся их до чертиков, стало дурно, голова закружилась, и она едва не потеряла равновесие на шаткой стремянке. С застрявшим в горле криком она захлопнула обратно чердачную дверцу и, слетев со ступенек, лихорадочно стала срывать с волос, лица и рук прилипшие комья паутины. Теперь она оказалась во власти истерии, недавно овладевшей ее спутником, но случайно запнувшись о сидевшего у стены Эдгара, девушка споткнулась и растянулась рядом на пыльном полу. Боль в колене молнией прояснила ее сознание, прогнав мрак страха, но оставив дрожь, сотрясавшую все тело.
– Эдгар, что у вас здесь твориться, черт возьми?! Что происходит? – Но ответа не последовало, мужчина впал в некое состояние транса.
– Этот треск, этот чертов треск, он сводит с ума. Как пауки могут такое издавать? Погоди-ка, пауки ткут паутину… ткут… Ткачи! Так вот о ком говорил голос! Так это их я должна прогнать?! О, Боже! Ну почему я и пауков? Это несправедливо, ужасно несправедливо. Я не смогу туда войти, там кругом эта липкая гадость и они, эти противные твари. Фу, мерзость! – Элен снова стало дурно. – Эдгар, очнитесь, Эдгар! Вы должны мне помочь, без вас мне их не одолеть. Прошу вас, придите в себя, очнитесь!
Девушка что есть силы стала тормошить тихо сидевшего фермера, и после очередной сильной встряски он поднял на свою спутницу посеревшее лицо и стал мямлить:
– Нет. Не просите меня туда идти, прошу вас, это выше моих сил, лучше уйдем отсюда, убежим.
– Что? Вы так просто сдадитесь? У вас люди во дворе, словно нелюди бродят, ваша семья нуждается в защите, а вы хотите просто убежать? Сдаться? – Возмущение захлестнуло мощной волной Элен, кровь прилила к щекам и шее.
– Я же вам говорил, что я трус и не гожусь в герои…
– Заткнитесь! – Не выдержала она. – Вы сию минуту принесете сюда факелы, меня не волнует, из чего вы их сделаете, но вы их принесете и мы выкурим эту нечисть отсюда, я вам слово даю. Мне тоже страшно, как и вам, но вместе мы все сможет. Или вы наивно полагаете, что они так и будут здесь тихо и мирно обитать и не выберутся в один прекрасный день, а скорее в ночь и не доползут до вашего прекрасного дома, до вашей семьи? Так? Очнитесь, Эдгар!
Слова жесткой пощечиной прошлись по Эдгару Флуху, выбив из него ту слабость, что держала его столь же цепко, как паутина, увившая дом. Словно почерпнув силы духа у своей спутницы, фермер, в миг, преобразившись, твердым шагом удалился по лестнице, обещав скоро вернуться. Прошла добрая вечность, как казалось Элен, а скорее всего около двадцати минут, прежде, чем он вернулся назад, держа в каждой руке по здоровенной деревяшке с намотанными на них тряпками, с которых капала жидкость. Запах керосина ударил в нос и был сейчас слаще и желаннее всех изысканных ароматов мира.
Как драгоценный дар приняла девушка сырой факел, который мгновением позже озарил ярким пламенем тусклый коридор на пару со вторым светочем, что остался в руке у фермера. Что-то незримо изменилось в тот момент, живой огонь, танцевавший на рукоятках самодельных факелов, разъедал и очищал тлетворный воздух, внося частицу света и надежды. И на чердаке, очевидно, почувствовали пришествие некой силы, потому что треск усилился во много раз и звучал тревожно.
– Они боятся, Эдгар, вы слышите это? Они боятся!
Эдгар Флух, в этот момент Натали могла бы по праву гордиться супругом, отважно взобрался по стремянке и, распахнув настежь дверцу, забрался внутрь чердака, Элен последовала за ним следом. Размахивая факелами во все стороны, как мечами, они кричали в занавесы паутины, разгоняя страх и тех, кто в ней жил. Пауки, издавая противный треск, спасались бегством, но большинство из них погибало во вспыхивающих и тут же сгоравших тенетах, служивших совсем недавно им домом. Тлеющая и искрящаяся вуаль таяла почти беззвучно, лишь едва распространяя легкий горьковатый запах разрушения. Пространство расширялось и светлело по мере очистки, даже воздух, который, казалось, был законсервирован, запечатан, оплетен, заколыхался и пришел в движение. Когда не осталось ни одной паучьей нити и ни одного паутинного обитателя, Элен обвела взглядом поле сражения и удовлетворенно улыбнулась своему спутнику.