Наступила долгая молчаливая пауза, в которой одной было неловко о чем-либо расспрашивать из деликатности к горю собеседника, а второму надо было осмыслить и примириться с потерей. Дверка комнатки бесшумно распахнулась и пропустила в зелень террасы девушек, несших подносы со снедью. Они то и отвлекли старика и гостью от мрачных дум, хотя сами были печальны и сдержаны.
– А ты неплохо держалась. – Начала Анастасия. – Ты точно впервые села на лошадь?
– Честное слово, в первый раз.
– Тогда ты прирожденная наездница. Нефела тебя признала и не давала тебе упасть, а это очень большая редкость. Кстати, я тебя практически не поддерживала, ты сама справилась со всем.
– Не пугай меня. Мне спокойнее думать, что у меня была страховка.
– Что такое страховка?– Переспросила лучница.
– Это, когда один человек помогает другому, оберегая так сказать.
– Забавное словечко. Надо его запомнить.
– Давайте уже приступим к трапезе и насытим нашу гостью, а то она чего доброго нас негостеприимными сочтет. – Вклинился магистр.
– Да что вы. У меня и в мыслях такого не было, да и не возникло бы. Да и я отлично понимаю, каково вам сейчас.
– Вы очень добры и милы, но таков закон в наших краях: какое бы горе не вошло в твой дом, гость превыше него. Так что извините за скромность нашего стола, но это то, что на скорую руку удалось собрать. – Килисса выставляла на невысокий грубо сколоченный столик в центре беседки то, что было принесено на подносах.
– Что вы, это я должна вам спасибо говорить, а не выслушивать ваши извинения. Я благодарна вашему теплому приему и вашей пище. – Отозвалась смущено Элен.
Среди чаш и широких блюд с яствами мелькали утонченные белоснежные пальчики хранительницы, на безымянном пальце правой руки которой вспыхивал на солнце золотом объемный камень, венчавший массивный перстень. Это так не вязалось с простотой и аскетизмом внешней жизни служительниц, у которых из украшений и были разве что ремни, подпоясывающие туники, да неприметного вида шнурки, которыми перевязывались волосы на голове. И этот перстень вычурно смотрелся на руке, прислуживавшей за столом, девушки.
Элен отвлек от размышлений магистр, протягивая деревянную чашу и поднимая свою:
– Элен – ты наша гостья, пригуби сие вино в знак нашего радушия и уважения и вкуси нашу пищу, дабы благословить мир в этих стенах.
– Извините меня, но я не пью вина. Можно воды или чего-нибудь иного, кроме спиртного. – Девушка покраснела от смущения и замешательства.
– Не бойся, дитя, это молодое вино разбавлено водой и не причинит твоей голове вреда, как дикий хмель резвому пану. Смелей, вино лишь снимет гнет напряжения и страха, что ты испытала совсем недавно, но не притупит твоей памяти и чувств. – Старец торжественно поднял свою чашу и отпил несколько глотков из нее.
Прежде, чем пригубить винный напиток, гостья вдохнула чуть терпкий и пряный запах винограда, исходивший из сосуда, а затем осторожно отпила. Вино розовое и прохладное отличалось по вкусу от того, что ей доводилось пробовать в родном мире, у этого пития границы сладости и терпкости стирались и дополнялись снежной прохладой, отчего он прекрасно утолял жажду и прятал хмель на самое дно.
– Вино и вправду чудесно! – Сказала Элен, осушая чашу до дна.
– Килисса, дочь моя, наполни нашей гостье чашу, но тебе совет, дорогая, не увлекайся, как бы ни легок был хмель, но он все равно остается хмелем. Для нас вино не в увеселение, а для утоления естественной жажды.
Под крышей выбеленной и увитой диким виноградом беседки три девушки и один старик приступили к послеполуденной трапезе. Посреди стола стояли блюда с сыром, хлебом, зеленью и запеченной дичью, которую добывали себе хранительницы своими луками. Напротив каждого стояли пустые блюда, в которые каждый трапезник накладывал сам, сколько желал еды.
Хранительницы почти не притронулись к еде, лишь время от времени припадали к чашам, магистр размерено и неторопливо в задумчивости маленькими кусочками поглощал пищу, а в Элен проснулся здоровый аппетит и она, успокоенная винным хмелем, утоляла голод. Наконец с трапезой было покончено и настало время выведать все тайны волновавшие путницу доселе.
– Магистр, теперь вы меня посвятите в тайну Черного Человека? – Спросила она, удобно устроившись на ладной скамеечке под тенью разросшегося фикуса.
– Безусловно. Время пришло приподнять завесу этой мрачной истории. Но сначала я поведаю о самом ордене, ибо одно неотделимо от другого. – Беллерофонт присел рядом, а его послушницы собрав на подносы остатки еды и посуду, удалились через дверку.
-Что тебе известно о нашей госпоже? Ни за что не поверю, если скажешь, что ничего не ведаешь о ней. – Старец пытливо выжидал, словно учитель ответа у нерадивого ученика.