И баба Лиза ушла, а я, убрав со стола чашку и отважившись вымыть ее в ледяной воде, отправился к себе.
Окно в моей комнате было открыто, на свет тотчас налетели мошки и ночные бабочки, но я не возражал. Я спокойно разделся, юркнул под одеяло, только сейчас поняв, как сильно устал за этот бесконечный день. И все равно я лежал и думал.
О переводчице Ермолиной и карателе Серафиме. Были ли они связаны с партизанами? Это было вполне возможно, как возможно и то, что они оба честно работали на фашистов и не помышляли о помощи нашим. О Зое и ее малышке. Баба Лиза не сказала, что стало с ее мужем, но я предполагал, что он погиб на фронте. А что стало потом с ней самой?
Я думал об Иване и Фоме. Что у них на уме? При чем тут иконы, которые я отдал в церковь? Потом я вспомнил еще кое-что и обругал себя за забывчивость: баба Лиза упоминала, что дом старухи Ермолиной горел дважды после того, как она вернулась. Значит, эти иконы никак не могли появиться там до второго пожара. Но откуда они тогда взялись? И в самом ли деле их не видел Фома?
А может, Фома вообще нашел эти письма в другом доме?
Меня как подбросило. Да с чего я вообще вообразил, что Фома был именно в моем доме? Он ведь этого не сказал. Он даже не назвал мне деревню! Она могла быть совершенно заброшенной, но я решил, что раз у него оказались письма Ермолиной, то и дом был мой, но это ведь абсолютная ерунда! Только то, что дверь дома была открыта, а петли смазаны? Но это мог сделать кто угодно, не обязательно Фома!
Я хотел было уже встать и срочно, сию же минуту, не медля, отправиться в старый дом. И там уже до конца разобраться, что к чему. Хотя бы — сколько смогу. И я даже сел на кровати, и вдруг увидел, что на стуле возле стены, на том самом, на котором сидела баба Лиза, когда утром рассказывала мне начало этой истории, сидит молодая девушка.
Та самая, с фотографии. Погибшая внучка бабы Лизы.
Я моргнул. Страшно мне почему-то не было, только любопытно.
— Эй, — позвал я. — Зачем ты пришла?
Она не ответила, только покачала головой и улыбнулась.
— Как тебя зовут? Ты прости, я у бабушки твоей не спросил…
Она продолжала молчать. Лицо у нее было грустным.
— Послушай… может, тебе не нравится, что я в этой комнате? Да? Я должен был догадаться… Я ничего здесь не трону, честно. Обещаю. Я… — Я чувствовал себя очень неловко: мне раньше не доводилось общаться с призраками. А сегодня их на мою долю оказалось даже с избытком. — Я даже уехать хотел, — признался я и понял, что это тоже не ложь. — Просто теперь мне кажется, что я обязательно должен кое-что выяснить. Просто обязан. Возможно, случилась ошибка… Я не уверен, но вдруг. Я обещаю, я выясню — и сразу уеду. Клянусь.
Она встала, и на меня вдруг повеяло холодом. Девушка медленно приближалась ко мне, окутанная странным свечением — так в свете белого фонаря вьется зимой мелкий снег.
— Мне нужно… — начал я, и язык у меня закоченел от мороза. Девушка стояла уже совсем близко, только руку протяни, и я испугался, смертельно испугался, что вот сейчас услышу ее голос. Я что-то забормотал, залепетал в свое оправдание, а она смотрела на меня безжизненными, немигающими глазами, и губы ее начали приоткрываться.
Если она скажет хоть слово, я тут же умру, понял я и заорал.
Глава 7. Мое наследство
Конечно, я тут же проснулся. И, конечно, в комнате никого не было. Из окна тянуло свежестью, а одеяло валялось на полу.
Прокукарекал петух. Светало.
Я сел на кровати, взмокший и ошалелый. Дожил, уже начал разговаривать с призраками. «Меньше думай», — вспомнил я старый совет отца. Черт возьми, как же он все-таки был прав!
Но меньше думать не получилось: я моментально вспомнил все, что было вчера и позавчера ночью. От визита странного гостя до того, как я сообразил, что Фома мог быть вовсе и не в моем старом доме. И то, что в полусне, перед тем, как отрубиться окончательно, я хотел пойти и все тщательно осмотреть.
И я стал собираться. Несмотря на то, что все воспоминания о сне у меня сводились к визиту призрака, выспался я хорошо и чувствовал себя полным сил. Я одевался и намечал план своих действий: осмотреть дом, внимательно, до мелочей. Обстучать, попытаться отодрать все, что можно. Он дважды горел, значит, я могу и должен доковыряться до уцелевших стен. Потом — навестить Фому и отца Сергия. Узнать у них про иконы. Потом… или перед тем, как поехать в Белое село, расспросить бабу Лизу о том, как именно вернулась Ермолина. Или Красовская. А еще — были ли у нее друзья. Хоть кто-то. Кто-то должен был быть! Откуда-то взялась или взялся тот самый Заюшка, и вряд ли из мест лишения свободы.