Итак, я получил два неоспоримых факта. Почти неоспоримых, но спорить со мной сейчас было некому. Дом действительно открывали вторым ключом, и кто-то сознательно повесил иконы с целью, мне пока неизвестной. И, судя по всему, это все-таки был не Фома.
Значит, кто-то из местных, решил я, но зачем? Если верить отцу Сергию, в иконах нет ничего выдающегося.
И этот вопрос я пока отложил. Мне нужно было или исключить из числа подозреваемых Фому, или окончательно убедиться в том, что он к этому делу причастен. А Фома, по его же словам, нашел бумаги Красовской в каком-то заброшенном доме, который находился далеко от остальных. Вот далеко ли мой дом, я однозначно сказать не мог: относительно. И вряд ли в нем можно было бы прятаться. И все равно остались бы хоть какие-то, но следы.
Именно их я и начал искать.
Должно было обнаружиться то самое место, где Фома мог найти бумаги. Я стоял, осматривался и прикидывал. Если бы я оказался вынужден жить в таком доме, что бы я сделал? Разумеется, сначала оборудовал место, где спать.
Вообще-то я и был вынужден, и именно с места для спанья я и начал, а поэтому сейчас полез на проклятую печь, чертыхаясь и кряхтя. Я даже уронил фонарик и испугался, что ему настал-таки конец, но он и тут меня не подвел. Всю печь я осмотрел очень тщательно, но безрезультатно. Ни на ней, ни в ней — внутрь я тоже залез — не было никаких скрытых мест, тайников или ящичков. Был только непонятного назначения поддон, но мне показалось, что туда попадают горелые угли, а поэтому держать в нем бумаги не имеет никакого резона.
Я потерял счет времени, простукивая и осматривая стены. Я нашел место, где, скорее всего, начался один из пожаров. Надо сказать, что горел дом не сильно — видимо, успели потушить, но полыхнуть успело неслабо. Пара обгорелых гвоздей подтвердила, что там проходил провод, который и коротнул. В сенях я наткнулся на высохшее осиное гнездо, но и оно было мало пригодно для хранения каких-либо бумаг.
Когда я понял, что в этом доме ничего нет и не было, экран моего телефона показывал половину десятого. И все же я попрыгал по полу, проверяя, нет ли каких-то пустот и рискуя провалиться, если они все-таки были. Но мне повезло, или, скорее, не очень, потому что Фому пришлось вычеркнуть, если учесть, что он не соврал мне насчет писем и фотографий…
Был еще и чердак, но я понятия не имел, как туда забираться, и меньше всего я хотел сломать себе что-нибудь. Поэтому поисковую операцию в доме я малодушно свернул.
— Опять тебя где-то носит, — благодушно укорила меня баба Лиза и посмотрела внимательно, даже несколько с подозрением. Я не смог понять, то ли ей интересно, где я был, то ли она хочет узнать, не приходили ли ко мне ночью странные гости.
— Да я к себе ходил, — сказал я. — Вы меня этим «ведьминым домом» заинтересовали. Ничего ведьминского я там не нашел, а жаль… Зато, представляете, увидел, где он горел.
— А, — протянула баба Лиза. — Молоко будешь? Правда, остыло уже, наверное. Ну и бутылочки вон твои.
Отказываться я не стал. Заодно сравнил на вкус коровье молоко и козье. Особых отличий не увидел, зато почувствовал себя сытым.
— Да оба пожара потушили быстро, — тем временем рассказывала баба Лиза. — Один раз сама Красовская выбежала, второй в ночи полыхнул. Хорошо, что Петро еще после первого раза посоветовал ей запасные ключи возле двери повесить. И чего она от нас прятала, ума не приложу? Но ключи повесила, да. Если бы не они, угорела бы.
«Бинго», — похвалил я себя и спросил:
— А что, у нее какие-то ценности были? Вы говорили, она вернулась с деньгами.
— С деньгами да. — Баба Лиза ушла в кухню, но ее басок я прекрасно слышал и оттуда. — Дом она чинила. Он после войны стоял, считай, вообще никакой, один фундамент. Вот года два она шабашников нанимала, а потом… а, да ты и не помнишь, наверное, в девяносто втором все ее денежки пшиком пошли.
Я действительно такого не помнил. В девяносто втором мне было всего пять лет, и меня мало интересовали глобальные экономические проблемы. Да меня вообще тогда мало что интересовало, кроме игрушек и мультиков.
— Так и жила она — печь да стулья.
Баба Лиза вернулась, поставила пару бутылок с молоком на стол, вытащила тетрадку, стала в ней что-то записывать.
— Стул один, — настороженно сказал я.
— Второй Петро на пожаре сломал, — объяснила баба Лиза. — Размахивалась-то она сильно, вон, бревна какие, огнеупорные. Вообще Петров батька, тогда еще жив был, все думал, что Ермолину поджигают, но нет, дом изнутри оба раза горел. А нечего было нанимать шелупонь, — строго заметила баба Лиза, закрывая тетрадь. — Ну и где эта пьянь, скажи на милость? Отец вон какой участковый был, капли в рот не брал, даром что инвалид войны, царствие ему небесное, а сын — тьфу, пропойца.