— А что с ними, вы совсем не знаете?
— У женщины было кровотечение, у ребенка зафиксирована асфиксия. Я, правда, не могу сказать больше. Не расстраивайтесь раньше времени, у нас всякое бывает.
— Спасибо.
Иду по темному коридору и ни хрена не различаю. Нужно просто взять себя в руки. Где же этот кабинет…
Глава 19
Артем
Дошел до конца коридора и как пришибленный смотрю на дверь. Недолго думая стучу и прохожу внутрь. Видимо тетка никого не ожидала, чинно расположившись на кресле с сигаретой в руках.
— Если вы не знаете, нужно не просто стучать и входить, а спрашивать.
— Если вы не знаете, в роддоме не курят и что?
— Вы по какому вопросу? — недовольно спрашивает женщина.
— У меня жену здесь оперировали, но теперь я не знаю где она и что с ребенком. Мне сказали, что вы здесь главная. Так что будьте так любезны, узнать все, что можно и провести меня к жене и ребенку, если это возможно. — Достаю из бумажника приличную сумму и кладу тетке на стол.
— Очередной богатый папаша. Как же вы достали все. — Протягивает руку к деньгам, забирает их и кладет в ящик. Сука! На месте бы треснул, да нужна мне еще. — Фамилия и имя как?
— Тихомирова Ирина.
— Телефон мне свой продиктуйте.
— Зачем? Я хочу лично узнать, а не по телефону.
— Затем, что сейчас вы идите подышать свежим воздухом и только потом возвращаетесь. Я пока узнаю и позвоню вам куда подниматься.
Дал номер врачихе и пошел бродить по роддому. На улицу не пошел, итак на душе погано, еще и в моросящий дождь уходить, нет уж увольте. Смотрю на мелкие капли и не могу понять, как же так получилось. Все же было хорошо и на тебе. Беру в руки крестик, подаренный Ирой, и просто его сжимаю. Нет, я не молюсь, просто повторяю, что все будет хорошо. У нас будет все хорошо…
Смотрю на мобильник и замечаю пропущенный вызов. Придурок, забыл включить звук. Тут же приходит сообщение о том, что нужно подниматься на пятый этаж. Выхожу в общий лестничный проход и поднимаюсь по лестнице, считая каждую ступень. На секунды останавливаюсь. Мне просто страшно. Или я трус или это действительно страшно, но я боюсь увидеть, что там дальше. В голове как будто тысяча чертей и все нашептывают какую-то гадость. Сжимаю виски и все же преодолеваю последние ступеньки. Открываю дверь и прохожу в отделение.
— Я вам звоню, а вы трубку не берете.
— У меня на беззвучном был, извините. — Ко мне подходит та самая заведующая.
— Столько добивались, роддом озолотили, а теперь, что уже неинтересно?
— Что вы чушь несете?
— Ладно, пойдемте. Не нервничайте. — Врачиха идет вперед, зазывая меня рукой. А мне хочется дать ей люлей, идет стерва, пользуясь своим положением, а на самом деле ей глубоко на все плевать, какие там на хрен больные и недоношенные дети, одни бабки в глазах. Мы подходим к комнате с окнами, но никаких кювезов и прочего нет.
— Ой, да перестаньте вы. Ваша девочка абсолютно здорова. Две восемьсот это совсем не страшно. Никакой патологии у нее нет. Что вы там себе надумали?
— А почему она тогда здесь?
— Да где здесь? Это не реанимация! Завтра уже вашу жену переведут в обычную палату и дочка ваша с мамой будет.
— Мне сказали, что их увезли в реанимацию, не дышала или что-то такое, я уже не помню.
— Считайте, что вам не повезло. У нас две Тихомировых. Вам сказали про другую, а с вашими все в норме. Ваша жена в интенсивной терапии, но так положено у нас после кесарева, это обычная практика. Завтра уже ее переведут в послеродовое отделение. Пойдемте. Моем руки как указано на картинке, надеваем халат и шапочку. — Вот же суки! Так и хочется схватить эту шапочку и обернуть ею шею этих уродов.
— Знаете, на вас в суд за это можно подать.
— Пришлите повестку мне на новый адрес, а то может затеряться.
— Какие же вы суууперские врачи.
— Что есть, то есть.
Мы проходим внутрь, а у меня сердце как будто отбивает чечетку.
— Вот и наша Тихомирова. Все, дышите глубже. И за жену не волнуйтесь. Все там тоже нормально. Постойте тут минут десять, полейте слезы радости, а потом кыш. Сейчас не время посещений, деньги деньгами, а режим никто не отменял.
Я как одуревший подхожу к раковине и отдраиваю свои руки, акушерка смотрит на меня как на дебила, хотя иногда мне кажется, что я такой и есть. Вымыв руки, подхожу к нашей дочке. Я ожидал увидеть, что угодно, но не это спокойное чудо. Вокруг кто-то кряхтит, кто-то плачет и все по цепочке, а моя молчит.
— Девушка, простите, а почему она молчит, это нормально?
— Радуйтесь, что молчит. Вы чего? У вас есть шанс высыпаться по ночам. Спокойные дети это редкость. Так что идите помолитесь, на выходе икона есть.
— Спасибо, да вы шутница я посмотрю.
— Нет. Истинную правду говорю. Чего вы стоите, руки вымыли, а ребенка на руки не берете?
— Мне страшно, если честно боюсь ей что-нибудь сломать.
— А вы не бойтесь. Давайте при мне. Головку просто держим.
— Ладно, спасибо, но я сам. Сначала просто посмотрю.
— Ну, смотрите, но время тикает.
Я, наверное, точно дебил, но хочу, чтобы моя дочь заплакала. Подношу палец к маленькой ручке и трогаю это теплое чудо. Однозначно живая и реагирует, но не плачет. Недолго думая достаю дочь из дурацкой кроватки, которая вовсе не кроватка, а прозрачная пластиковая хрень. Рассматриваю поближе свою кроху. Однозначно ее надо откормить, щеки все-таки маловаты. Как только я прижимаю к себе этот комок и провожу носом по щеке, моя дочь наконец подает голос. Честно говоря, не думал, что новорожденные могут так орать. Откуда в этом трехкилограммовом счастье столько сил?
— Ну что, накаркали?
— Может быть.
— Смотрите, еще ночной певицей станет.
Акушерка еще что-то говорит, я внимательно рассматриваю свое творение. На кого же она похожа? Все же пока еще ни на кого, слишком маленькая и отечная еще. Но все равно красивая. Или просто моя, поэтому красивая. Нет, однозначно красивая. Я и Ирка красавцы, поэтому и этот комок тоже в нас. Правда, когда дочь в очередной раз начинает орать, так и не скажешь, что моя, я не такой громкий. Начинаю качать свой теплый комок, и вроде понемногу она успокаивается. А потом и вовсе засыпает у меня на руках. Вот так всем спокойнее. Теперь и уходить не хочется, но показывающая на часы акушерка тонко намекает, чтобы я сваливал. Кладу дочь в “кроватку” и впервые целую в щеку.
— Папа завтра придет и заберет тебя к маме. Люблю тебя, крошка. — Подмигиваю ничего непонимающей малышке и ухожу из отделения.
Кажется, никогда в жизни у меня не было такого облегчения, улыбаюсь как сумасшедший. Выхожу на улицу и уже радуюсь промозглой погоде. Сажусь в машину и отправляюсь сначала к матери, потом домой.
Всю ночь не спал, только под утро сморил сон, но на восемь уже был наведен будильник. На сегодня у меня были наполеоновские планы. Первым делом поехал в детский мир. Ох, как же я там встрял. Кроватка с розовым балдахином и игрушками, переносная колыбель, комод, пеленальный столик, радио и видео няни, подгузники, шампуни, салфетки, бутылочка и прочая прелесть. Господи, а когда дошел до одежки, от умиления чуть слезу не пустил, слава Богу, никто не видел. Выел мозг продавщице с размерами, но я их и сам не знал, кроме роста и веса. Скупил всю одежду, приглянувшуюся мне, и пошел к кассам. Я тут сейчас оставил почти путевку на Мальдивы. После того как все скупил и завез домой, поехал в цветочный. Удивительно, но у них не оказалось столько сирени, сколько я просил. Пришлось объездить не один магазин. Эх, родилась бы чуть позже наша дочка, столько бы на сирени сэкономил, все бы деревья оборвал, ну да ладно, мне не жалко. Тут же купил букет из воздушных шариков в форме сердца, проблема оказалось, как засунуть ЭТО в машину. Кое-как справился и поехал в роддом. Наверное, все же стоило купить какое-нибудь украшение, но вспомнил уже на пороге в роддом. Захватил пакет со всем необходимым и шарики, на цветы пока не хватило рук. На второй заход забрал и цветы.