Никоненко по-простецки поблагодарил и стал рассказывать о предстоящей съемке. Как сейчас помню название фильма - "Золотой фаллос". Кинопрокат тогда рушился вместе со всей страной. Возможно, поэтому позже я так ничего больше и не слышал об этом фильме. А заняты в нем были помимо Никоненко - и Джигарханян, и Леонид Куравлев...
Кино - кино, а про водочку мы тоже не забывали. Хорошо сидели! Все бы хорошо... Пока не вздумалось Коляну броситься в пошлятину. Без умысла. По грубым представлениям дровосека, взявшегося за художественную резьбу.
- Впервые в жизни сижу рядом с великим человеком, - выложил он, с позорным совершенно пафосом, фразу.
"Скажи мне кто твой друг..." Алкоголь должен бы расслабляюще действовать на реакции. У меня же уши вспыхнули, словно их до того специально просушивали, а затем уж и подожгли уверенно. Кажется, с ушами Никоненко случилось то же.
- Великий - Чарли Чаплин! А я достаточно известный, - сокрушенно произнес он.
Слабая все-таки инъекция - водка. Когда в небольших дозах.
- Позвольте, я Вам Есенина почитаю... "Друг мой, друг мой, мне очень и очень плохо..."
Я помню, что Никоненко сыграл роль поэта.
А с Тараскиным, кинооператором, познакомился на другой день и сошлись мы сразу, смешались как два однородных вещества. Не отличить... Редко, но так бывает.
К тому времени им было снято уже сто пятьдесят художественных фильмов. И как всегда, как обычно для людей сумевших сделать что-то стоящее, держался он неприметно и не упускал случая, чтоб похвалить кого-нибудь...
Перезванивать вечером неизвестной мне Кате и напоминать о смерти Сергея Тараскина я не стал.
А позвонил Володе. Он - актер и исполнитель песен.
- Приходи вечером на спектакль. Скажешь на входе свою фамилию, получишь контрмарку. А повидаться сможем завтра. Сегодня после спектакля нужно сразу мчаться на телевидение.
- Хорошо, Володя. Только нас будет двое.
- Без проблем.
Актерская судьба Володи драматична как чеховские пьесы. В прошлом, бывало, у него оказывалось слишком много свободного времени.
"Нужно сразу мчаться на телевидение".
Мы давненько не встречались. Тогда его на телевидение приглашали редко. Запивал не вовремя товарищ мой. Глупо, конечно, но иногда необходимо проиграться в пух, чтоб понять - не стоило даже начинать. Бросаешься наверстывать, натягиваешь жилы, боишься не успеть...
На другой день мы не встретились. Утром не смог разогнать усталость Володя, а вечером не сумел с ней справиться я.
Наверно, нам обоим это было не очень нужно...
С большим или меньшим успехом тело передвигается в пространстве. Спуск в подземку, переход, пара остановок, твоя станция, эскалатор. Тело сжимается и разжимается меж людей, застревает и опять проталкивается в открывшуюся перспективу. Тело в общем потоке.
Будто собачка без поводка шустрит мысль, непредвиденно изменяя бег, исчезая из виду, мелькая в неожиданных местах, предъявляя то кончик уха, то метелочку хвоста. Нет в этом движеньи ни порядка, ни закономерности.
Поезд-тихоход с вагонами, устроенными по барачному принципу (барак принцип существеннейший, присущий эпохе, символ ее). Густое и живейшее скопление народа, охваченного единой заботой - достать кипятку. Состав перевозит необустроенных, растерянных, плохо соображающих, с дырой в кармане людей, не пропускает ни одного полустанка. Очень красивое азиатское лицо девочки, принцессы из восточной сказки. С двух сторон от лица драные телогрейки, из которых торчат несуразные малоприятные корявые головы-пни. Запах пота - основной.
Поезд из Сибири.
Стая бесстрашных голубей под ногами в рижском сквере. Нахохлившись, игнорируя меня, возмущенно гулькают, как забастовщики на демонстрации.
В Сибири голубей не было.
Суровая теснота ринга. Ноги согласны пружинить безостановочно, уход влево-вправо, нырок, левый боковой. "В этом бою по очкам победил..."
Марш Мендельсона; окно на третьем этаже в роддоме; скучная физиономия судьи во время развода; рожа одного начальника, рожа второго начальника, рожа третьего начальника; притон-обиталище спившихся воров; дуло ружья напоминает немой оскал зверя, научившегося убивать молча; два ствола неловко входят в рот, образуя моментальную тесноту и неприятно утыкаясь в небо; кассетник надрывается голосом Высоцкого:"Ах, все не так, все не так, все не так, как надо"; через секунду череп может разлететься на несколько частей, забрызгав стены, взметая кровавый вихрь до потолка...; потом оттуда, сверху соплями будут провисать, как сдернутые смерчем линии электропередач, осклизлые мутно-оранжевые нитки и спутанные пучки того, что сейчас еще позволяет мне думать и представлять всю эту муть; пальцы, страшась, чуть касаются курков... "Ах, все не так, все не так, все не так, как надо"; рожа следующего и последующего начальников; кранты советской власти; торжествующие хари националистов в центре Риги; паром в Финляндию.
И это все за пару остановок в метро.
Важно жить в согласии с самим собой. Большинство тревог и проблем люди создают себе сами собственной инициативой и чрезмерным стремлением к деятельности с непонятными последствиями. За исключением напряженной отвратительной суеты от неизбывной заботы о средствах. Но сколько людей транжирят время сверх того на ерунду, которую сами же изобретают.
Жить в согласии с самим собой - означает избавляться от всего, что вносит в душу дискомфорт.
На самом деле так жить я не умею.
Мысль блуждает во времени независимо от тела, врезаясь в пространства, вонзаясь в аквамариновые карминные и лиловые измерения. Без ориентиров и указателей направлений.
Душа блуждает...
Ресторан Центрального Дома Литераторов не уступил бы, пожалуй, в легендарности знаменитому парижскому кафе "Ротонда".
Вон, за тем столиком поблескивает толстыми стеклами очков Бабель; вон, поворачивает тонкую шею Пастернак; вон, язвит Ильф на пару с Петровым и мрачновато подшучивает Булгаков; Олеша, вон, трогательно и беззвучно сползает со стула.