Санька звонко расхохоталась, а Лариса Сергеевна пошла пятнами, издала тонкий визг и пулей выскочила из палатки. Через пять минут она влетела обратно с вокзальным милиционером Пал Петровичем.
— Вот! Этот! Пришел грабить! А она! Его! Навела!
Пал Петрович знал Саньку и даже когда-то с ней заигрывал. Он вопросительно посмотрел на «наводчицу», та в ответ покрутила пальцем у виска.
— Я те покручу! — мгновенно отреагировала Лариса Сергеевна. — Тварь! Вылетишь отсюда, как пробка! Отец выгонит тебя поганой метлой! И давно пора!
Милиционер для порядка строго обратился к Димону:
— Ваши документы.
— Пожалуйста. Всегда при мне. За девушкой зашел, за любимой. А тут тетя ненормальная.
— Разговорчики.
— Так точно!
Тем временем Лариса Сергеевна вытащила из сумочки мобильный телефон размером с телевизор «Шилялис» и, значительно взглянув на всех, потыкала в кнопочки.
— Але. Витя! Тут такое! Твоя Александра мужиков в палатку таскает. Я тут пришла, а он расселся и курит, смотрит, как она кассу собирает. Я его попросила выйти, так он меня чуть не убил! Да! А я тебе сколько раз говорила? Ты же меня не слушаешь. Не просто так, а я настаиваю! Не хватало, чтобы нас еще ограбили и закопали здесь.
Пал Петрович покосился на Ларису Сергеевну, отдал Димону документы и сердито сказал:
— Очистите помещение.
После чего вышел из палатки и пошел очень быстро, не оглядываясь. Лариса Сергеевна, пряча трубку в сумочку, крикнула:
— Куда же вы, товарищ милиционер?! — И, обращаясь к Саньке: — Сейчас отец приедет, он разберется. А пока выметайтесь отсюда.
Нарушители сидели на скамеечке рядом с палаткой и весело болтали, когда приехал отец. Санька с улыбкой подалась ему навстречу и начала:
— Пап, слушай, ну она дает…
— Александра, это ты послушай. — На пороге палатки появилась торжествующая Лариса Сергеевна и одобрительно закивала. Отец, даже не глядя в сторону Димона, продолжал: — Мы многие твои выходки терпели, но это уже перебор. Ты прекрасно знаешь, что посторонним нельзя находиться в палатке. Ладно, когда это была твоя старая подруга, я закрывал глаза, хотя тоже не следовало бы. Но сейчас!
— Да я не собирался там сидеть, — вступился Димон, — я зашел, чтобы ее забрать, думал, что она до семи…
Перебив его на полуслове и по-прежнему не глядя в его сторону, отец продолжал:
— Я знаю, что у тебя не сложились отношения с Ларисой Сергеевной, но это не дает тебе права ей грубить. Она все-таки моя жена (упомянутая дама на эти слова закивала так, что прическа слегка растрепалась). И как я должен реагировать, когда ты постоянно ее оскорбляешь? Я всегда тебе прощал: то ты болела, то еще что-нибудь. Но сейчас уже чересчур.
— Папа, это значит, что я уволена?
Отец молчал, кусая губу. Он смотрел то на жену, то на дочь: видно, что в нем происходила нешуточная борьба. Санька с жалостью понаблюдала эту борьбу и решительно заявила:
— Ладно, я вижу, что тебя прижали. Выкручивают, чтобы ты взял на работу эту, как ее… Зинку? Бери, не мучайся. Я не пропаду. Меня Дима обещал в обменник устроить.
— При чем тут Зинка? Сашенька, ты пойми…
— Пап, я все понимаю. И знаю, что ты понимаешь. Ты прекрасно знаешь, что Лариса Сергеевна высосала из пальца эту ситуацию. Все подстроено.
— Конечно же, нет!
— Ладно, не важно. Если тебя совесть мучает, тогда не увольняй меня. Я сама уволюсь. Я увольняюсь. Все? Все довольны? — Она перевела взгляд на Ларису Сергеевну, дрожащую одновременно и от удовлетворения, и от негодования. Потом на растерянного отца. — Пока, папа. Извини, если что не так. И я на тебя зла не держу.
С этими словами она встала и пошла, не оглядываясь. Димон затрусил следом.
— Саша, а зарплата? — Отец подался было за ними, но его остановил грозный голос Ларисы Сергеевны:
— Ага, ты еще побеги, поуговаривай. Отдай им все деньги. Гос-с-спади, какой дурак!
Вот таким кардинальным образом, за каких-то два дня, жизнь Саньки совершенно изменилась. От отца поехали домой, где она сказала мирно сидящей у телевизора матери:
— Мама, это Дима. Дима, это мама. Мама, я переезжаю жить к Диме.
Потом покидала в сумку трусы, лифчики, зубную щетку, развернулась и ушла из дома. Мать так и осталась сидеть у телевизора с застрявшим во рту бутербродом. Выйдя из подъезда, Санька на минуту замерла, окидывая взглядом пустынный двор в размякшей грязи с торчащими раскуроченными ржавыми качелями. Посередине того, что осталось от песочницы, маленький кудлатый кобелек усиленно охаживал большую старую суку с плешивыми боками. Картина оскорбила ее взгляд настолько, что она прикрыла глаза и покачнулась.