Но старания были напрасны. Началось с того, что Саньке была адресована претензия о неучастии в общественно полезных делах, например мытье посуды. Санька, всегда старавшаяся убирать за собой и Димоном, стала убирать за всей семьей. Но вскоре возникла следующая претензия, которая заключалась в недовольстве ее чрезмерным участием в общественно полезных делах, а то «уже хозяйку с кухни выжила». Саньку это поставило в тупик. Она стала лихорадочно размышлять, что же сделала не так, где проявила бестактность и нечуткость. Где разумная грань, золотая середина, которой она должна придерживаться? Но никакой разумной грани не было, не было ни капли логики в этой кухонной войне, как и во всех кухонных войнах. Саньке это предстояло понять, лишь набравшись опыта. Пока же она изо всех сил балансировала на грани скандала, стремясь сохранить видимость хороших отношений.
Тем временем Димон подвизался в перегоне машин из ближнего зарубежья для косвенно знакомых братков. Середина девяностых — золотая эпоха подержанных иномарок. Машины гоняли из Польши, Германии и Голландии. Прибыли — фантастические. Поначалу этим занимались все кому не лень, но постепенно несколько крупнейших околобандитских структур подмяли этот бизнес под себя, «купив» таможню и устранив конкурентов. Первую машину Димон пригнал самостоятельно, заняв деньги у друзей. Выгодно ее продал, отдал долг, купил Саньке шубу из нутрии и, воодушевившись первым успехом, решил продолжать, тем более что ему как раз хватало денег на закупку следующей машины. Мысленно подсчитывая барыши с продажи этой следующей, он попал в поле зрения одной из таких структур, которая через своих представителей дружелюбно намекнула ему, что работать надо либо на них, либо никак. Поняв, что надо делиться, Димон вздохнул и стал работать на них. Барыши были несоизмеримо ниже, чем он рассчитывал для себя, но все лучше, чем жить на одну Санькину зарплату.
В одну из таких Димоновых поездок Санька тихонько сидела в их комнатке и вязала крючком нарядные прихватки, подвывая под нос песенку, звучащую по телевизору. Дверь без стука распахнулась, и на пороге появилась Катерина Васильевна.
— Что ты, Сашенька, от нас спряталась? Пошла бы, посидела со стариками, чаю попила. А то совсем как неродная.
Внутренне сжавшись, Санька послушно прошла на кухню и села за стол напротив Митрича. Катерина Васильевна поставила перед ней дымящуюся чашку и присела рядом, уютно подперев рукой щеку. Повисла неловкая пауза. Санька вопросительно посмотрела на Димоновых родителей. Они выжидающе смотрели на нее. Первым прервал молчание Митрич:
— Дак кто, говоришь, твоя мать-то?
— Закройщица в ателье.
— А батя?
— У него палатка на автовокзале.
— Что, вместе не живут?
— Они развелись, у него другая семья. — Санька недоумевала, все это было уже сто раз рассказано. Но Митрич крякнул и поцокал языком, словно слышал все в первый раз и это его чрезвычайно впечатлило. Слово взяла Катерина Васильевна и сразу с места в карьер:
— Сашенька, скажи, голубушка, что ты хочешь от нашего сына?
— Хочу? А что я хочу?
— Вот я и спрашиваю, что ты хочешь от Митеньки?
— Да ничего…
— Вы странно живете. Не расписываетесь. Я думала, Митенька против, но он сказал, что против ты. Я этого не понимаю.
— Не уважаешь нас? — внезапно вскипел Митрич. — Жрешь у нас, пьешь, спишь, как дома, а замуж — нос воротишь?
Санька, разинув рот, дико уставилась на него.
— Че рот раззявила? Строит из себя, б…
— Папочка, папочка… Митрич! — Катерина Васильевна повысила голос, и муж умолк. — Успокойся, папочка. Сашеньку совсем напугал. — Она повернулась к ошалевшей Саньке и певуче продолжала: — Пойми, голубушка, мы родители и хотим знать. Митенька уже взрослый человек, ему пора иметь семью, детей. Не обижайся, но, нам кажется, ты не очень подходящая пара для него. Ему нужна хорошая девушка, добрая, а ты — себе на уме. Никто не знает, что ты задумала.