Чем больше Санька смотрела на них, тем острее ощущала прореху в своей собственной жизни. Она знала, что Димон испытывает подобные чувства. Поэтому в один прекрасный день она собрала все свои гормональные таблетки и выкинула их на помойку. Димке решила не говорить, чтобы устроить роскошный сюрприз. Но прошел год, другой, а сюрприза все не было. Санька уже не просто волновалась, она впадала в отчаяние. Сдала все мыслимые и немыслимые анализы — все в порядке. Тогда добрые люди посоветовали сделать анализы мужу. Пришлось раскрыться перед Димоном и потратить добрые полгода на уговоры и убеждения. В конце концов он сдался и прошел неприятную процедуру. Результат вверг в шок: всего пятнадцать процентов активных сперматозоидов. Для Димона это было сродни обвинению в гомосексуализме. С горя он напился, забрел на какой-то заброшенный завод, зачем-то полез на трубу, но ржавая скоба не выдержала веса, и он полетел вниз. Умудрился упасть так, что переломал обе ноги, но жив остался. Следующие полгода Санька была его сиделкой, медсестрой и добытчиком. Учебу удалось не бросить только благодаря Машке и ее мужу, которые фактически всю письменную часть взяли на себя. На работе знали о Санькиных проблемах и удивлялись ее работоспособности. Ёсифовна даже сделала ее своим заместителем, хотя такой штатной единицы в отделе не было предусмотрено. Должность была неофициальная и заключалась в том, чтобы помогать заведующей выполнять некоторые, так сказать, индивидуальные просьбы филиального начальства. Это был бесценный опыт для Саньки как для будущего экономиста — научиться множеству легальных и почти легальных денежных фокусов.
Дома же она отпаивала постепенно крепнущего Димона витаминами на пчелиных продуктах и пивом со сметаной, ревностно защищая его интересы перед бессовестными родителями, проявлявшими, по ее мнению, мало чуткости к проблемам сына. Поправившись, Димон вновь пожелал сдать ненавистный анализ и, как одержимый не мог ни о чем думать до получения результата. Наконец-то он мял в дрожащих руках искомую бумажку и нерешительно смотрел на Саньку. Она откровенно посмеивалась над ним:
— Да выкинь ты эту фигню и не морочь голову.
— Ты че — выкинь? Зря я, что ли, мучился?
— Ну, тогда разворачивай, чего тянешь?
— Боюсь. Раз, два, три… Ой! Уже семьдесят пять процентов. А такое бывает?
— Говорю тебе, выкинь эту промокашку. Даже если пять процентов — это абсолютно не важно.
— Для меня, между прочим, важно! — обиделся Димон.
— А для меня — нет. Потому, — Санька хитро скосила глаза, — потому что я и без этой бумажки уже на втором месяце.
Приблизительно неделю Димон носил Саньку на руках; потом они подали заявление в ЗАГС и через два месяца тихо, без помпы, без гостей и даже без фотографий расписались. Родители, и Димкины, и Санькины, смертельно обиделись, что им не предоставили возможности напиться на свадьбе. Санька добросовестно пыталась донести до них свои соображения: что глупо и даже неприлично ей напяливать на себя белое платье — символ невинности — после почти десяти лет гражданского брака. Но родители продолжали дуться еще долго. Первым на контакт пошел Санькин отец, который развелся с Ларисой Сергеевной и женился в третий раз на Санькиной ровеснице, знойной пышнотелой Светлане. У Виктора Звонарева должна была родиться четвертая дочь от третьего брака: Светлана была уже на седьмом месяце беременности. Санька благосклонно приняла молодую жену отца — в ее глазах она была благородной освободительницей от зла, воплощенного в Ларисе Сергеевне. Они стали наведываться друг к другу, деликатно стараясь не сталкиваться при этом с мамой Любой. Весть о Санькиной беременности всех примирила, даже бабушка напомнила о себе, пригласив молодоженов в гости. Вера Устиновна была уже совсем плоха, не вставала с кровати, но мыслила трезво и изъяснялась, как прежде, громогласно.
— Подойдите, — повелела она Саньке с Димоном и обратилась к последнему: — Что, небось мальчика хочешь? Вижу, что хочешь. Не жди напрасно. Будет девочка. В нашей семье только девочки рождаются.
— А в нашей семье встречаются и мальчики, — рассерженно огрызнулся Димон, правда, уже после того, как они вышли от бабушки. — А ты сама-то кого хочешь? — подозрительно спрашивал он Саньку, на что та неизменно отвечала:
— Я хочу ребенка.
Чем ближе к родам, тем больше усиливалась паника. Чуть ли не каждый день Санька звонила Машке и пытала ее — как оно бывает. Поначалу подруга охотно и во всех подробностях описывала свои роды и все слышанные ранее истории про роды, но потом Санькин болезненный страх стал ее раздражать. Особенно разозило желание добровольно сделать кесарево сечение.