«Каждому свое, детка. Рад был познакомиться».
Я отбрасываю мысли о Мэдисон прочь и поднимаю пистолет. Глок 4 G19. Черт, серьезная вещица. Единственная причина, по которой мне это известно, потому что один из моих друзей ― Нэйл Альварез ― коп, и ему всегда нравится рассказывать мне об оружии. Так что, либо Златовласка разбирается в пистолетах, либо знакома с тем, кто в них разбирается. Обойма полная, в патроннике есть пуля. Предохранитель спущен.
Плохо.
Я обращаю внимание на письмо ― на причины, принесла ли она пистолет для самозащиты или для чего-то другого, может указать этот кусок бумаги. Какое-то мгновение я колеблюсь, читать мне это или нет, не желая влезать не в свои дела. Мне не интересно совать нос в дела моей гостьи, но в то же время, я не могу отрицать того факта, что в моем доме находится заряженный пистолет, который лежит поверх чего-то, что очень напоминает предсмертную записку. Таким образом, если существует необходимость для вмешательства, то это нужно сделать сейчас.
Я беру письмо, и чтобы прочесть его, мне не нужно включать свет. Это одна из фишек проживания в Таосе, вдали от цивилизации и городского освещения. Вот почему я здесь приобрел землю и построил «Жемчужину» — ради звезд. Ясными ночами ты можешь увидеть миллионы из них, и это захватывающее зрелище, достаточное, чтобы напомнить вам о том, насколько мы малы по сравнению с величественностью таких вещей. Иногда я сижу здесь наедине с собой, любуясь этим видом и думая о жизни. Иногда вспоминаю женщину, ради которой я это построил.
Я поднимаюсь с дивана и иду по тропинке, вдоль которой растут овощи и цветущие растения, а также небольшие фруктовые деревья. Тропинка ведет к южной стороне стеклянных панелей, выходящих на участок и стоящих под наклоном, чтобы ловить солнечные лучи, пока солнце поднимается на востоке и заходит на западе. Также, благодаря отражающимся звездам, панели служат как идеальное ночное освещение, которое освещает заплаканный лист бумаги в моей руке.
«Прости, что не оправдала твоих надежд.
Прости за то, что не остановилась в погоне за своей мечтой, за почестями и престижем, прилагаемых к статусу одной из лучших в стране. Прости, что я поставила это на первое место, по-глупому говоря себе, что с тобой все будет в порядке и что в итоге все мои старания стать лучшей оправдаются. Прости за то, что я так ошибалась, потому что при всех своих достижениях, я слишком поздно поняла, что ничего из этого не стоит таких жертв — не тогда, когда платой за это, оказался ты. Прости за то, что спасала всех остальных, в то время когда единственным, кого мне следовало спасать, был ты».
В горле появился ком, пока я перечитываю это письмо. Черт меня побери, если это не предсмертная записка, но чем еще это может быть. Это точно не гребаная поэма, которую пишут лишь бы что-то написать. Я возвращаю письмо на журнальный столик, положив пистолет сверху, именно так, как оставила его Златовласка. Так как она не поставила своего имени, для меня она будет оставаться Златовлаской. В конце концов, мне нужно знать, кому принадлежит это личико — и сиськи.
Я сажусь обратно на диван, чтобы подумать. Через час поднимется солнце, и я окажусь в первом ряду, чтобы любоваться этим, но я знаю, что не могу рассиживаться здесь, как хозяин, хотя это именно так и есть. Нана всегда говорила, что когда дом арендуют, я должен держаться отсюда подальше, как и положено хорошему арендодателю.
Но сама идея, что кто-то хотел покончить жизнь самоубийством у меня дома, меня просто бесит. Не находя себе места от беспокойства, я поднимаюсь с дивана и отправляюсь на кухню проверить холодильник, чтобы убедиться, что он полностью заполнен. Она столько накупила, что хватило бы прокормиться на неделю или две, и это хороший знак. Значит, она собиралась остаться. Знаю, что сейчас я слишком оптимистичен, но у меня не остается особого выбора. Либо так, либо мне придется вызывать полицию, чтобы ее вывезли из «Жемчужины», до того как она успеет наделать каких-то глупостей, и, может, оказали какое-то психологическое вмешательство, чтобы помочь ей. Не то чтобы у меня никогда не бывало депрессий, но не до такой степени, чтобы достать пистолет и писать записку с извинениями тому, кого не смог спасти.
Спасти.
Это слово просто мозолит мне глаза. Оно и те сказки, в которых рассказывалось про девиц, попавших в передрягу, и про то, как потом приходят рыцари в сияющих доспехах, чтобы спасти их. Я конечно не рыцарь в сияющих доспехах, и точно не девица, попавшая в передрягу. И даже не близок к тому, чтобы быть чьим-то принцем, не тогда, когда каждая девушка, с которой я был, не раз называла меня мудаком, и словами похуже, чем это, особенно после того, как я бросал их ради другой. Даже супермодель Мэдисон Дэйн.