Часть 2. Эрмитаж
С начала августа 2006 года город на Неве лихорадил скандал, связанный с исчезновением 226 экспонатов из хранилищ Государственного Эрмитажа. В течение нескольких лет в запасники музея не ступала нога ревизора. Но, как ни парадоксально, именно эта кража вскрыла чудовищные нарушения в ведении музейного хозяйства. Долгие годы служба безопасности выстраивала рубежи обороны против внешних врагов, а воры оказались внутри. Долгие годы руководство Эрмитажа развеивало слухи и домыслы, окружавшие главный музей страны. Но сегодня, похоже, многое из того, о чем десятилетиями шептались на кухнях жители культурной столицы, оказывается правдой. Дело о скупке краденого из царских покоев взяла под особый контроль Генеральная прокуратура России. Наконец всем стало понятно, что Эрмитаж — это государство в государстве, куда не могли получить въездные визы ни сотрудники правоохранительных органов, ни представители Счетной палаты, ни независимые эксперты. Мы попытались разобраться, кто и при каких обстоятельствах выносил из музея достояние республики.
Вместе со съемочной группой я прилетела в Питер. На три часа дня у меня было назначено интервью с директором Эрмитажа Михаилом Пиотровским. Михаил Борисович был очень взволнован, но вел себя весьма надменно, как хозяин, в его речи не было и толики чувства вины за произошедшее. В какой-то момент я его так загнала в угол, что мне казалось, что он вот-вот снимет микрофон и пошлет меня ко всем чертям. Он даже умудрился оспорить милицейскую статистику. После интервью с Пиотровским меня охватила такая злоба, что я взялась за расследование с особым остервенением. Как всегда, помогли коллеги-журналисты. Ира Тумакова из «Известий» рассказала мне о том, что ей удалось выяснить о семье главной подозреваемой в краже века — Ларисе Завадской. В конце 1970-х Лариса училась на истфаке Ленинградского университета. Там же она познакомилась с Николаем Завадским. Николай ухаживал за девушкой долго и безрезультатно. Лариса в тот период была влюблена совсем в другого человека. Вместе с ним в составе веселой шумной компании однажды уехала за город. В результате вся группа пробралась на частную дачу и обворовала ее. В отношении нескольких членов компании было возбуждено уголовное дело (этот эпизод рассказал мне глава антикварного отдела питерского УР Владислав Кириллов). Родители Ларисы во избежание недоразумений срочно упрятали дочь в психиатрическую клинику имени Скворцова-Степанова. К слову сказать, когда мы подъехали к клинике, чтобы снять несколько общих планов, к нам вышел начальник службы охраны. Это был настоящий урка с перерезанным лицом, который заорал на нас матом и чуть не разбил камеру. Когда я прослушала его выступление, меня почему-то охватило чувство необыкновенной гордости за психиатрическую клинику. Жаль, что такие люди не идут работать в Эрмитаж. Подобная бдительность обеспечила бы стопроцентную сохранность музейных фондов. Так вот, в этом богоугодном заведении Лариса пролежала недолго, а выйдя оттуда, немедленно вышла замуж за Завадского, в том числе и для того, чтобы ее фамилия не звучала вместе с именем бывшего возлюбленного, проходившего по делу о краже. После свадьбы молодожены Завадские поселились в коммунальной квартире в центре Питера.
В 1985 году Лариса пришла работать в Эрмитаж в отдел истории русской культуры на зарплату 60 рублей. Через несколько лет она возглавила фонд ювелирных изделий. Денег в семье катастрофически не хватало, и Лариса изыскивала все возможные способы подзаработать. Когда ее приглашали на выставки с выездом в другие города, она соглашалась даже мыть полы в выставочном зале после ухода посетителей.
Завадская казалась безотказной. Но, несмотря на видимость хозяйской хватки на работе, дома у Завадских всегда царил бардак. Несложно догадаться, что такой же бардак на самом деле царил и в хранилище. В законе «О музейном фонде России» сказано, что основная обязанность хранителей — вести учет и обеспечивать надежное хранение переданных им предметов. Итак, учет. То есть каждый день Лариса должна была доставать из хранилищ предметы, коротко описывать их, фотографировать и заносить эти характеристики в архив под свою ответственность. Начальник антикварного отдела питерского уголовного розыска Владимир Кириллов рассказал мне, что под ответственностью Завадской (как они выяснили в ходе следствия) числилось всего 400 предметов. Они подсчитали, что если переписывать хотя бы по 10 предметов в день, а именно этим занимаются хранители, то в год под ответственность Завадской должно было переходить 2000 экспонатов. За 20 лет работы — 40 тысяч единиц хранения. Но не 400 же. Чем занималась на работе эта женщина — непонятно. Хорошо. Допустим, как мне пояснил Пиотровский, она занималась научной работой. Мы перерыли Интернет и нашли лишь несколько докладов Завадской на узкопрофильных конференциях. Ни одного упоминания о статьях, книгах, монографиях — ничего. И это еще одна странность в работе хранителя, занимавшегося «научной работой». Я поинтересовалась у директора Эрмитажа: какую зарплату за свою бурную деятельность получала Завадская и таким ли уж бедственным выглядело ее положение? Оказалось, что средняя зарплата хранителя 14-15 тысяч рублей. А с учетом того, что большинство хранителей — пенсионеры, в сумме получается около двадцати тысяч. Не каждый врач или учитель приносит домой такие деньги. Наверное, Ларисе Завадской этого не хватало. Позже я выяснила, что она тем не менее очень ревностно относилась к экспонатам. Одним из участников нашей программы был известный питерский ювелир Андрей Ананов. Мы снимали его дома. Оказалось, он владелец целого подъезда. Шикарная квартира, заставленная антикварной мебелью. Мы с трудом нашли уголочек без золота и мишуры для съемок интервью. Ювелир покопался в шкафу и вынул для нас кассету. В начале 1990-х французские документалисты снимали о нем фильм. В одном из эпизодов Ананов приходит в Эрмитаж и рассматривает произведения Фаберже. Так вот, экспонаты на съемку тогда принесла ему именно Лариса Завадская. Эту встречу Ананов запомнил надолго. Лариса то бледнела, то краснела. Создавалось впечатление, что он держал в руках ее недоношенного ребенка. Ананов успокоил хранителя: «Лариса, не волнуйтесь, я все-таки профессионал, я не сломаю.» И тут же получил в ответ тираду: «Это безобразие, я не представляю, кто вам мог разрешить эти съемки. Экспонаты должны храниться в шкафах, в темноте». Ананов попытался вступить с ней в полемику: «Минуточку, а для чего тогда музей, для чего мы храним это достояние? Для того, чтобы вы на этом писали свои ученые труды? Я пытаюсь возродить искусство Фаберже. А вы, что же мне прикажете, эту сложнейшую, тонкую работу по картинкам возрождать?» Диалог их тогда зашел в тупик, но вот что интересно. Если бы тогда Ананов попросил Ларису показать ему знаменитые часы «Божья коровка», хранитель не смогла бы этого сделать. Часы давно уже были украдены и проданы Завадской и ее сообщниками.