Несмотря на все заслуги Генриха IV перед Францией, за годы его правления на него было совершено десять покушений. Так иезуиты мстили королю за то, что он подписал Нантский эдикт, гарантировавший протестантам право на безопасность. То есть мстили за веротерпимость короля и подослали с кинжалом юного фанатика Жака Шателя. Убийца сумел приблизиться к королю и нанести удар, но как раз в тот момент, когда Генрих, следуя церемониалу, наклонился, поднимая с колен одного из придворных, поздравлявших его с победой в войне над очередным противником. Удар оказался несильным. Генрих лишился зуба, а Шатель — жизни.
Прошло почти пятнадцать лет, и новый фанатик завершил дело Шателя. Это был стряпчий из Ангулема Жан Франсуа Равальяк. Поначалу он пытался попасть к королю на аудиенцию, чтобы убедить его в том, что проводится неправильная политика по отношению к религиозным меньшинствам, прежде всего гугенотам. Но аудиенции он не добился и, решив совершить собственный суд над королем, стал ждать удобного случая.
Такой случай представился 14 мая 1610 года. В тот день Генрих отправился на прогулку по городу в открытой карете. На одной из улиц образовалась пробка из повозок, телег и карет, преградивших путь королевскому экипажу. В этот момент к коляске подскочил Равальяк и трижды ударил короля кинжалом.
Раны оказались смертельными. Равальяка приговорили к казни. Но даже на эшафоте он утверждал, что действовал в одиночку, без сообщников, исключительно по собственной воле.
А Генриху IV поставили памятник у Нового моста, где его можно видеть и сегодня.
Предсказал Нострадамус и убийство еще одного представителя королевского дома. Указал почти точную дату убийства герцога Беррийского у здания парижской Оперы.
В городе Фоссано в Сардинии находился дворец Марии-Терезы Савойской, бабки герцога Беррийского. Там он проводил часть времени в качестве принца Сардинии — главы города Фоссано. В ночь на 13 февраля 1820 года герцог рано ушел из парижского оперного театра, поскольку его жена почувствовала себя плохо. В тот момент, когда он помогал ей сесть в экипаж, некий Лувель, фанатик республиканец, работавший в королевских конюшнях, заколол его кинжалом. Хотя в конюшнях был собачий питомник, где разводили охотничьих и беговых псов, совершенно очевидно, что Лувель не заботился о собаках. Однако он был принят на работу как седельный мастер и делал для псов поводки.
Нострадамус дает неточное указание относительно того, куда была нанесена смертельная рана. Это вполне простительно, учитывая непредсказуемость поведения фанатика. Лувель не перерезал горло герцогу, а заколол его ударом в грудь. Слова «перережет горло», как трактуют их интерпретаторы, в частности Джон Хоуг, могут послужить примером поэтических капризов Нострадамуса. «Тартианские скалы» — это Тарпейская скала, означающая республиканские идеалы Лувеля. Подобное словосочетание часто употреблял в своих речах во времена французской революции оратор Марат. Он призывал французский народ сбросить роялистов с Тарпейской скалы, подобно тому как поступали со своими врагами республиканцы Древнего Рима.
Следующий, 84-й катрен первой центурии раскрывает дальнейшие подробности:
Первая строка имеет отношение к Карлу X, отцу герцога Беррийского. Вторая строка относится к его брату, Людовику XVI, погибшему на эшафоте. Затем Карл в качестве герцога Артуа возвращается после поражения Бонапарта и становится Карлом X. Слова о «сильной тени» могут быть связаны также с Лувелем, поджидавшим с кинжалом в руке свою жертву на темной парижской улице у входа в Оперу. Грумы оттащили убийцу, и герцог в ужасе уставился на свою руку, сжимавшую кинжал, который вошел в его грудь по самую рукоятку. «Я погиб! — воскликнул он. — Я держу рукоятку кинжала!» Похоже, что Нострадамус первым услышал предсмертные слова герцога («Будет сжимать лезвие в кровавой ране»).
И еще один — 73-й катрен из третьей центурии — это развязка.