Она немедленно подчиняется.
В зеркале странной формы я вижу ее лицо. Ее губы приоткрыты, глаза зажмурены, а на лбу появились складочки. Я бросаю запасные ленты на кровать, держа в руках только одну. Через мгновение я обматываю ее вокруг глаз, прикрывая их и наблюдая, как расслабляется ее лицо. Я завязываю длинные хвосты бантом и позволяю им упасть на ее волосы.
Это делает ее похожей на подарок, обернутый в красный атлас для меня. И только для меня.
Воспользовавшись моментом, чтобы полюбоваться ею, мои руки перемещаются к ее бедрам, мягко задевая кожу, которая не покрыта тонким слоем ее трусиков. Я позволил кончикам пальцев танцевать вдоль ее пояса, поднимаясь к пупку, вновь опускаясь, а затем поднимаясь к краю ее сексуального маленького лифчика.
Ее щеки начинают краснеть, дыхание учащается.
Предвкушение убивает ее больше, чем меня.
Я обнимаю ее полностью, притягивая к своей растущей эрекции, и она прижимается задницей ко мне.
— Ничего подобного, — шепчу я ей в шею, мой язык устремляется к ее коже. — Мы движемся медленно, Грейнджер, забыла?
Она тихо всхлипывает, и я двигаюсь, чтобы коснуться ее груди. Я обнимаю ее поверх красного атласа, ощупываю и сжимаю, нащупываю сосок и слегка щиплю, дразня. Она выгибается, заполняя мою руку, умоляя о большем, но не говоря ни слова. Я перехожу на другую грудь, целуя ее в шею, и стараясь не торопиться.
Мои незанятые пальцы скользят по ее спине, находят путь к застежке бюстгальтера и ловко расстегивают его.
Я убираю руки, позволяя мешающему лифчику упасть на пол, и рассматриваю ее в зеркале. Ее соски затвердели, а грудь вздымается и опускается глубже, чем обычно. В качестве эксперимента я щиплю и слегка дергаю один сосок, и в ответ получаю стон.
— Тебе нравится? — спрашиваю я, хотя ясно, что да, поэтому я повторяю движение с другой грудью.
— Драко, — хнычет она, и желание откровенно слышно в ее голосе.
Хотя мне это и не нужно, я опускаю одну руку к ее трусикам, проверяя, намокла ли она для меня. Когда кончик моего пальца опускается в ее влагалище, я чувствую ее откровенное возбуждение, теплое и скользкое.
А потом я убираю руку и поворачиваю ее лицом к себе. Моя левая рука опускается между ее грудей, скользя к ее нижней челюсти. Большой палец поглаживает щеку, а ее подбородок покоится на моей ладони.
Пока я изучаю ее реакцию, мой взгляд падает на собственное предплечье, на чернильно-черную змею и череп, которые находятся там в течение последних четырех с половиной лет. Это напоминает мне о том, как это неправильно — магглорожденная принцесса светлой стороны распадается на части в руках Пожирателя Смерти… но я изо всех сил толкаю эти мысли на задворки разума.
Однако я не могу удержаться от вопроса, сорвавшегося с моих губ.
— Ты доверяешь мне, Грейнджер?
Ее дыхание прерывается, и я не уверен, от возбуждения это или от нервов.
— Конечно, — отвечает она, снова высунув язык и облизав губы.
— Ты уверена?
Ее маленькие руки приземляются на мое предплечье и закрывают Темную Метку, скрывая ее из виду. Я чувствую, как ее большие пальцы гладят почерневшую кожу, и это успокаивает меня.
Грейнджер не боится темноты — знает, что это не определяет меня — и простое прикосновение напоминает мне об этом.
— Уверена.
Тяжело сглотнув, я отпускаю ее лицо и поднимаю ее на руки, неся на кровать. Когда я опускаю ее на мягкую поверхность, она устраивается поудобнее, и мне интересно, не опрыскала ли она мою подушку своими духами, как делала всегда, когда меняла простыни.
Я смотрю на нее сверху вниз — красная повязка на глазах, красное одеяло под ней. Остальные ленты лежат на одной из белых подушек.
После нескольких секунд раздумий я снял туфли и синие носки, которые мне не оставалось ничего другого, кроме как надеть этим утром — не было времени подбирать белье, и у меня больше не было эльфов, чтобы удовлетворить все мои потребности.
Оставшись в брюках и рубашке, я забираюсь на кровать и сажусь ей на бедра, удерживая ее на месте. Ее руки двигаются к моим ногам и гладят по внутренним швам моих брюк, скользя вверх к моему члену.
Я хватаю ее за запястья, перемещаясь, пока не держу их обе в одной руке.
— Никаких прикосновений, — приказываю я, заставляя ее поежиться. — Ты сможешь держать свои руки при себе?
Она качает головой.
— Нет?
Снова ее голова поворачивается из стороны в сторону, сдвигая повязку и давая мне мельком увидеть озорное выражение ее лица.
И я понимаю, что у нее с самого начала имелся план насчет других лент.
— Тогда есть простое решение, — отвечаю я, делая вид, что это была моя собственная идея. Я достаю еще один отрезок красного атласа и обматываю его вокруг ее запястий в виде восьмерки, завязываю и проверяю, не слишком ли туго. — Нормально?
— Зеленый — для слизеринца, красный — для гриффиндорки, — раздается голос из-под меня, и я прикрепляю свободные концы ленты к замысловато вырезанному изголовью.
Она в моей власти, и я даже не могу решить, что делать в первую очередь.
Пока я думаю, я слегка провожу пальцами по ее коже, двигаясь от запястий вниз к груди, возвращаясь к шее. Они танцуют на ее шее и ключицах, и я чувствую, как под ними бьется пульс. Я провожу пальцем по изгибам ее груди, слегка дразня соски нежнейшими прикосновениями. А потом подушечки моих пальцев опускаются к ее пупку, двигаясь все ниже, но не достигают ее трусиков, а затем снова поднимаются к груди.
Грейнджер тяжело дышит, прижимаясь ко мне при каждом удобном случае, и я благоговею перед ней.
Зная, что ее осязание, вероятно, обострено, я начинаю думать о том, что же еще я могу использовать, чтобы подразнить ее. Мои глаза блуждают по комнате, снова впитывая каждую мелочь, и я беру одну из роз с ночного столика. Я провожу пальцами по лепесткам и улыбаюсь про себя.
Я опускаю цветок, перекатываю стебель между пальцами и позволяю лепесткам коснуться изгиба ее правой груди, затвердевшего пика соска, над грудиной и ложбинкой между ними.
— Ох, — выдыхает она, когда я двигаю его влево, дразня ее тем же способом. — Что это?
Двигая его вверх по ее шее, я наблюдаю, как она концентрируется, пытаясь понять, что это. Я провожу им по ее приоткрытым губам, прямо под носом, и она вдыхает аромат.
— Одна из роз, — заявляет она. — О, так приятно.
Медленно, я заставляю лепестки танцевать на ее коже, прослеживая их путь вниз по шее к груди, а затем ниже. Когда они ласкают ее плоский живот, она издает звук, что-то среднее между смешком и вздохом, и он проникает прямо в мое сердце.
Я хочу слышать звуки ее счастья снова и снова, как на фотографии на рождественской ели.
Когда роза скользит по краю ее трусиков, она резко вдыхает и ее бедра пытаются приподняться с кровати. Но я сижу на ней, давя весом своего тела, отрицая ее желания. Я заставляю ее ждать, и я знаю, когда придет время, она взорвется для меня.
После еще нескольких минут поддразнивания я отложил розу в сторону и наклонился, нежно целуя ее.
Мои руки гладят ее плечи, руки, убеждаясь, что она не напрягается, прежде чем они снова начинают поглаживать тело, лаская ее так, как это делали лепестки розы.
И мои губы следуют за ними, мой язык время от времени высовывается, чтобы попробовать ее на вкус.
— Пожалуйста, — стонет она, когда мой рот опускается на нежную выпуклость ее груди, прокладывая путь к соску.
Когда мои губы обхватывают затвердевший бугорок, она вскрикивает, и я чувствую, как ее бедра сжимаются и снова пытаются двигаться подо мной.
Быстро думая о том, что еще могло бы даровать ей другие ощущения, я безмолвно призываю кусок льда и держу его в руке, позволяя ему растаять и стать скользким. Когда я открываю свой рот, то прижимаю лед к ее соску, и она резко дергается, внезапное изменение температуры удивляет ее.