— Черт! — вскрикивает она, и мурашки бегут по коже.
— М-м-м, еще нет, дорогая, — поддразниваю я, обводя языком ее второй сосок.
Я повторяю процесс, усердно посасывая грудь, а затем охлаждая ее чувствительную, горячую плоть льдом. Она тяжело дышит, и я поднимаю одну руку вверх по ее телу, мой большой палец касается ее губ. Без каких-либо приказов ее губы раздвигаются, и ее язык гладит кончик пальца, пробуя меня на вкус и заставляя жаждать почувствовать, как она сделает то же самое с моим членом.
Я меняю большой палец на указательный, позволяя ей сосать, пока я повторяю то же самое с ее сосками. Когда я чувствую, как мой член начинает дергаться в штанах, то стараюсь не обращать внимания, не желая терять контроль.
Таща тающий лед ниже, я слизываю воду, и она извивается под моим языком. Я движусь вниз по ее телу, так что вскоре становлюсь на колени между ее бедер, оставляя лед таять в ее пупке. Раздвинув ее ноги шире, мои руки опускаются на ее коленях, мои глаза фиксируются на испорченных трусиках — абсолютно пропитанных ее желанием.
Теперь я уверен, что ее влагалище набухло и пульсирует.
— О, Грейнджер, кажется, ты чего-то хочешь, — говорю я, мои пальцы скользят по мокрой ластовице, чувствуя тепло, исходящее от нее.
— Тебя, — отвечает она, приподнимая бедра, желая большего трения от моих пальцев.
Я убираю их, оставляя ее в отчаянии от моих прикосновений.
— Я все еще полностью одет, — говорю я ей, зная, насколько активным может быть ее воображение. — Думаю, я хотя бы сниму рубашку.
Она кивает, и ее зубы впиваются в нижнюю губу при мысли о том, что я раздеваюсь.
Проведя руками по внутренней стороне ее бедер, я позволил большим пальцем слегка коснуться ее клитора, из-за чего она вздрогнула.
Когда мои руки покидают ее тело, она скулит, и я наклоняюсь вперед, заставляя ее замолчать поцелуем.
Когда я отстраняюсь, мои глаза открываются, чтобы рассмотреть ее лицо. Она раскраснелась, и ее губы все еще приоткрыты. Ее соски темны — темнее, чем я когда-либо видел, вода стекает по бокам ее живота, впитываясь в одеяло под ней. Моя рубашка тоже мокрая.
Рубашку определенно пора снять.
— Ладно, Грейнджер, я расстегиваю рубашку, — наблюдаю за ее реакцией, за тем, как ее лицо слегка морщится. Она зажмуривается, представляя, как медленно обнажается каждый дюйм моего торса. — Ты хочешь, чтобы я полностью ее снял? Или просто оставить ее расстегнутой?
Она судорожно вздыхает.
— Снимай, — выдыхает она. — Боги, сними ее.
Я так и делаю.
Я бросаю рубашку ей на лицо, и она глубоко вдыхает ее аромат.
Ее голос хриплый, полный желания.
— Она пахнет тобой. Так приятно.
— Ты хочешь, чтобы я оставил ее?
— Тебе решать, — отвечает она, давая мне больше контроля, которого я так жаждал.
Когда она вздыхает еще глубже, чем в первый раз, я чувствую, что внизу все становится тверже. Я никогда не понимал, что она любит мой запах так же сильно, как я люблю ее.
Мне нужно сделать шаг назад. Все изменить. Я ничего так не хочу, как освободить ее, заглянуть ей в глаза и погрузиться в ее тело.
Но если это единственный раз, когда она позволяет мне делать с ней то, что я хочу, то следует извлечь из этого максимум пользы.
Мои руки тянутся к поясу, и я расстегиваю его. Этот звук заставляет ее спросить:
— Что это?
— Что это было? — спрашиваю я, поддразнивая.
— Ты раздеваешься. Я… я представляю тебя.
— Мне это нравится, — признаюсь я, давая ей некоторое представление о моем суждении. — Мне нравится знать, что ты думаешь обо мне.
— Каждый день, — выдыхает она. — Я думаю о тебе, голом и одетом, каждый божий день. Только о тебе.
Мое горло сжимается, невысказанные слова душат меня. У меня никогда не было такой храбрости, как у нее, и теперь это не поменялось. Я не могу сказать ей, что это то же самое для меня, что главная роль в моих фантазиях в течение многих лет отведена ей. Только ей.
— Я расстегиваю брюки, — мое дыхание становится быстрее, чем раньше, звуки моих выдыхов заполняют тишину. — Я так чертовски тверд для тебя, Гермиона.
Ее имя слетает с моих губ, как будто я использовал его миллион раз прежде.
— И я чертовски мокрая для тебя.
Она не превращает мое первое произнесение ее имени в большое дело, хотя мы оба знаем, что это так.
Я встаю с кровати, позволяя брюкам упасть на пол. Мой член напрягается в штанах, умоляя меня проскользнуть в нее.
Но я не могу. Еще нет.
Чтобы не поддаться искушению, я оставляю штаны и снова пробираюсь между ее бедер.
Не зная, что делать дальше, я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить все, что она когда-либо упоминала о желании поэкспериментировать. Но в голову не приходит ничего особенного.
— Драко, — шепчет она, ее голос полон желания. — Пожалуйста, прикоснись ко мне.
Опустив губы к ее колену, я целую ее изнутри, а затем медленно начинаю подниматься. Я покусываю, облизываю, сосу и кусаю, заставляя ее снова извиваться.
Наши свидания обычно проходят в спешке, так что эта длительная прелюдия нова сама по себе.
Когда я достигаю вершины ее бедер, я провожу языком по влажному красному атласу, и она всхлипывает. Я чувствую ее вкус и хочу большего.
Мне нужно больше.
— Ты была хорошей девочкой в этом году? — спрашиваю я, дразня ее упоминанием Санты.
Она подыгрывает.
— О да. Хорошей.
Я облизываю край ее трусиков, там, где бедро встречается с тазом.
— Ты уверена?
— Я… — ее голос напряжен, она почти стонет, но я слышу в нем улыбку, когда она добавляет: — Меня ни разу не шлепали.
Тут же у меня вырывается смешок, хотя он приглушен ее кожей, и она смеется в ответ.
— Это просто означает, что тебя не поймали.
Она снова смеется, и это самый сладкий звук для моих ушей.
Я резко и без предупреждения дергаю за завязки ее трусиков, отрывая их от прикрывающей ее ткани. Еще одним движением я стягиваю трусики и бросаю их на пол, обнаруживая, что она чисто выбрита и блестит ради меня.
Я не стесняюсь и не поддразниваю.
Как только мой язык касается ее клитора, она вскрикивает, и этот звук подстегивает меня. Я использую зубы, губы, язык. Я держу ее широко раскрытой, мои руки лежат на ее бедрах, и она в мгновение ока брыкается мне в лицо.
— Драко, — кричит она дрожащим голосом. — О, так хорошо. Вот так, продолжай!
Мои губы обхватывают ее клитор, мурлыча в ответ, и она выгибает спину, упираясь ногами в матрас.
Отпустив ее левое бедро, я опускаю руку к ее влагалищу, и два моих пальца легко скользят внутрь. Она влажнее, чем когда-либо раньше, ее тело возбуждено сверх всякой меры. Я тру языком ее клитор, загибаю пальцы внутри нее, заставляю ее видеть звезды, выкрикивать мое имя, дрожать и рыдать.
И ее освобождение сладко — я хочу пробовать его снова и снова.
— Слишком быстро, Грейнджер, — мои пальцы медленно входят и выходят из нее, трахая ее до самого оргазма. — Я хочу насладиться этим, а не торопиться.
— Я отчаянно нуждалась в тебе в течение нескольких часов, — хрипло отвечает она, начиная спускаться со своего пика. — Я больше не могу сдерживаться.
Ее слова заставляют мой член дергаться. Мысль о том, что она украшала дом, чтобы отвлечься, успокоить свое либидо, сводит меня с ума.
Я знаю, что, вероятно, должен заставить ее кончить еще раз моим ртом, но я чувствую, что я тот, кто сейчас не может ждать. Я в опасности, готов кончить в штаны, как гребаный четверокурсник, который только что увидел свою первую пару сисек.