— Да, вот кто-то, а теперь, давай приходи в себя, и хватит ныть. Бесишь уже.
Отражение ничего не ответило, но этого было достаточно. Захотелось прогуляться, освежить голову. Может, пройтись по улицам, высматривая что-то подозрительное. И никого из братьев брать с собой не хотелось.
========== Часть 8 ==========
Уличная прохлада раскладывала в голове разгоряченные мысли. Я все больше и больше злилась на саму себя, так просто поддавшуюся эмоциям. Необдуманно, рискованно.
Меня с детства учили, что каждый шаг нужно взвешивать. Каждое решение влечет за собой последствия. Мама вбивала нам в юные головы, что у нас не может быть своих желаний, отличных от того, чего хочет семья. И каждый раз мы все умудрялись разочаровать её, выкинув что-то, точно не подходящее нашей фамилии. Мама всегда злилась, сжимала алые губы в тонкую полоску, и затягивалась сигаретой, сжимая её так сильно, словно вот-вот разломит.
Эти воспоминания всегда грели душу, и я улыбнулась. Такая сестра мне нравилась куда больше, чем подобие матери в дорогом костюме, и натянутой улыбкой. Именно с такой сестрой, я ссорилась все детство, отстаивая свою правоту. Прошедшие дни проносились перед глазами, словно были только вчера.
Утренние лучи нагревали пол, подсвечивая клубы пыли в библиотеке. Мне всего пятнадцать, я зачитываюсь очередным старым охотничьим дневником. Пожелтевшие страницы хрустели в руках. В самом дальнем углу, за дубовым стеллажом, под портретом очередного предка в темно синем мундире, было легко спрятаться с упаковкой конфет.
Волосы лезли в лицо, сегодня вновь вместо расчесывания, поспешила сюда. Я впитывала слова и символы как губка, потом ворочаясь всю ночь от кошмаров описанных в тетрадях. В конце каждой из них была приписка с тем, как он погиб и когда.
Я знала, что однажды и мой дневник встанет на эту полку с такой же припиской. Не думать о том, как же это случиться не получалось. Может меня разорвет на части оборотень, как прадедушку Леонида? Или меня сбросят с обрыва вампиры, как тетку Софию?
Зачитавшись, описанием волколака, не сразу поняла, что со стуком напротив меня села Карина. Со спутанными волосами и стойким запахом перегара, она выхватила у меня горсть конфет, набивая им рот. Защипела, когда тонкая корка на разбитой губе разошлась. Заметив мой взгляд, она прислонила палец к губам, подмигивая обоими глазами.
В коридоре раздались крики матери, требующей немедленного появления сестры и извинений. Она бы никогда не додумалась искать её здесь, среди пыли и забытых историй. Своих детей она знала плохо, и потому только ходила по коридорам, и приказывала явиться.
Карины не было пять дней, и в отличии от родителей, я не сомневалась, что старшая сестра вернется живой, здоровой. Так бывало часто. В груди заворочалась зависть. Она могла вот так просто взять и сбежать из дома, и потом ей словно было плевать на долгие скандалы и наказания. Сестра даже не говорила, что больше так не будет. Все знали, что будет. Только немного залатает травмы и отоспится в теплой постели.
– Ну и где ты была? – спрашиваю потише, опасаясь, что мать может проходить неподалеку.
Она только хрюкнула тут же хватаясь за рот, и вставив вперед палец, показывая мимо меня, проворковала, срывающимся голосом:
– Там, куда малышке Поллинарии ходу нет, – она была так довольна и так пьяна, что я только скрипнула зубами на полное имя, не став спорить, а она продолжила, восторженно рассказывать, – я же говорила как-то, что хочу в Сочи побывать… там такие арбузы… и на трассе за них можно так много заломить…
– Как ты там оказалась-то? – тут же пожалела, что спросила, уже мысленно представив ответ.
– На КАМАЗе. С пацанами.
Широко распахнутыми глазами, я смотрела на неё, пытаясь понять, шутит ли она, но та забравшись в скинутый рюкзак, достала маленький арбузик и перочинный ножик. Сестра подмигнула мне, и принялась нарезать арбуз, пока мама продолжала перечислять на фоне все то, что собирается с ней сделать за угон фуры и продажу краденых арбузов. Это была её самая громкая выходка, но вряд ли она будет о ней жалеть
Это был её последний бунт. Той же осенью её отправили в какой-то закрытый колледж в Европе, и вернулась она уже почти другим человеком. Никаких выходок, только строгость и желание подчинять. Она только много курила, и порой в её глазах плясали чертята.
Она бы поддержала меня, буду она здесь и видя братьев своими глазами. Она бы поняла, что все, что им приписывают, чушь полная. Только вот, она далеко, и упертая, как стадо овец. Карина будет до последнего убеждать меня в своей правоте.
Обняв себя за плечи, подумала, о том, правда ли ей помогают сигареты? Мне помогала только охота, хорошая драка и чувство висящей на волоске жизни. В такие моменты забываешь обо всех своих проблемах, и остается только дело и желание жить.
Мотель остался далеко позади, на темных улицах было пусто. Редкий гул моторов, единственный звук, разбивавший тишину. Дома, я любила такие прогулки, и старалась почаще выбираться из четырех стен. В груди заворочалась грусть. Хотелось обернуться в поисках Светы, что всегда плелась позади, бурча о том, что от холода у неё секутся волосы, и завтра нужно вставать на охоту. Она была той еще старушкой, по которой, я не скрывая, скучала. Как и по всей своей жизни.
Мимо, громко смеясь прошлась одинокая парочка, окутывая все стойким запахом дешёвого спиртного. Вспомнилось, как мы сами, юные и не очень, возвращались с попоек. Ноги заплетались, и цеплялись за трещины в асфальте, пока мы громко распевали заевшую в голове песенку. По щеке скользнула слеза. Я тут же её стерла, поражаясь свей сентиментальности.
Этого делать не стоило по многим причинам, но за последнее время, было нарушено столько правил, что было уже плевать. Мне нужна была поддержка. Настоящая. Пальцы сами набрали нужный номер, и наплевав на разницу в часовых поясах, принялась слушать гудки.
– Боже, какая ж фигня могла случиться, что ты мне позвонила? Что смайлика уже мало? Между прочим, я за тебя переживаю. Недавно был тот самый день, а ты не отзвонилась! Я была на грани того, чтобы взять долбаный билет, и начать разыскивать твой напыщенный зад в шелковых труселях!
От знакомого потока ругательств стало легче. Повеяло чем-то родным, до боли близким. Я громко выдохнула, продолжая слушать все, что обо мне думала Света. Она была красноречива, но и её поток слов постепенно сходил на нет.
– Со мной все в порядке, – пожала плечами, поздно вспомнив, что она не увидит этого.
– Не ври. Колись давай, – мы обе знала, зачем был нужен этот звонок, и в груди стало легко, от того, что не нужно было перед ней увиливать и притворяться кем-то.
И я рассказала всё. До последней детали и того чувства в груди, от которого было тошно. Света не перебивала, только слушала. Я чувствовала, как та закатывает глаза, и поджимает недовольно губы. Мы делили с ней все в жизни. Радость и слезы. Именно она всегда была поблизости, когда, казалось, что моя жизнь рушиться.
– Ты как всегда, – вздохнула в конце Света, я представила, как она закатила глаза, – но может оно и правильно? Когда ты в последний раз открывалась мужчине? Не на одну или пару ночей, после которых убегала куда глаза глядят? И сейчас ты не осуждения хранителей и семьи боишься, а того, что все опять выйдет…
– Просто заткнись.
– Помни, что со мной можно и в бега до Таиланда пойти, я всегда за любой кипишь. Если не будешь меня кодировать, конечно. Этого я тебе не прощу.
Она отключилась, и я глубоко вдохнула прохладный воздух, поднимаясь на ноги. Я чувствовала себя маленькой девочкой, которой просто сказали, что на её стороне. Этого было так мало, но при этом достаточно, чтобы встать и пойти дальше. Нужно было возвращаться обратно в мотель, пока меня не хватились или не подумали, что мне нужна была передышка.