Я успела сделать несколько шагов дальше, пока меня не прострелило осознанием. Оглянувшись, уставилась на машину, беззвучно хлопнув ртом, и бросилась к ней, надеясь, что братья этого не увидят. Сердце бешено колотилось, ладони вспотели. Водителя не было на месте, и всего на мгновение я облегченно вздохнула, опустив напряженные плечи. Только на мгновение.
— Чудно, что не придется ломится в номер.
Реагировать на голос не хотелось, но взяв себя в руки, натянула вежливую улыбку и повернулась к сестре. Она протянула стаканчик кофе, пожав плечами, словно в этом не было ничего необычно, и мы не были на другом континенте, где я была под уже провалившемся прикрытием. Карина не изменяла себе, появляясь в американском захолустьев в строгом черном костюме. Бледные пальцы едва проглядывали через обилие колец.
Кофе пахло восхитительно, и я испугалась, что сестра угрозами заставила приготовить что-то стоящее администратора. Мне тридцать минут назад выдали редкостные помои. Сделала глоток, смотря на неё, ожидая продолжения.
— Не пялься, — она поморщилась, пройдя мимо меня, звонко цокая шпильками, — У меня есть несколько новостей. Одна хорошая, другая так себе.
Я поспешила за ней, под очередной раскат грома. Становилось заметно холоднее, и меня не покидало предчувствие чего-то ужасного, но не успела сказать и слова, как в кармане завибрировал телефон. Это был Дин, и да простит меня Бог, у меня не было никакого желания разговаривать.
Карина завела меня за здание, к скамейке под раскидистым деревом. Смахнув мусор, села, закинув ногу на ногу. Что-то в ней было неправильно, разительно отличающееся от того, что я знала. Неужели она так сильно изменилась за четыре года? Лицо было точно таким же, только уставшим, и взгляд смотрел в пустоту чаще обычного. Я пристроилась рядом, кутаясь в куртку. Здесь ветер был слабее, но теплее от этого не становилось.
Сестра поджала губы, поправила волосы, выдавая свою взволнованность. Ей было тяжело говорить, что было странно. Среди остальных детей, она всегда была самой бойкой, не подверженной ничему.
— Кулон у тебя?
— Неужели ты бросила все свои дела, чтобы лично забрать какую-то побрякушку? — я бы рассмеялась, не встань в горле ком.
Я вытащила из внутреннего кармана украшение, покрытое куском простыни. Видеть его не хотелось. Оно обладало силой, с которой я больше не хотела иметь дела. Карина забрала его, повертев в руке, взвешивая в руке.
— Они знают про него? — она понизила голос, словно боялась, что братья могут выскочить из-за угла, и когда я мотнула головой, немного расслабилась, — теперь оно будет в нашем хранилище. Можешь гордится, ты принесла в коллекцию достойную вещь. В семейный хрониках отметят это событие.
— Зачем ты здесь?
Карина кивнула, делая глоток из кофе, и едва заметно прокрутила на пальце фамильный перстень. Взгляд её на мгновение остановился на собственных туфлях, но тут же стал серьезным и сосредоточенным. Она отставила стаканчик, вытащила из внутреннего кармана пиджака белый конверт с моим именем, вложила его мне в руку.
— Начну с хорошей новости. Ты возвращаешься домой. Эту программу свернули.
— Это по твоему хорошая новость? Какая тогда вторая? — сердце клокотало, грозясь вырваться из груди. Я не была готова уезжать. Не сейчас.
— Мама умерла вчера в пять вечера.
Её голос не дрогнул, словно она говорила совсем о другом. Не о человеке, что дала нам жизнь, а после успешно попрекала этим не одно десятилетие. Я потеряла дар речи, открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба. Карина поднялась, забрала свой стаканчик, сжав на прощание мое плечо.
Она не могла меня сейчас поддержать. Все эти годы именно она была тем мостом, что не давал нашей семье провалиться в пучину взаимной ненависти. Карина была ближе всех к матери, и переняла от нее слишком много черт. Я понятия не имела, какого ей было. Старшая сестра всегда брала ответственность за нас, за наши жизни, и теперь ей предстояло заменить мать. Я накрыла её холодную ладонь своей.
Карина назвала время и место, а после ушла, не оборачиваясь, оставив меня одну с конвертом. Я не могла сдвинуться с места еще несколько минут, смотря на ствол дерева, по коре ползали муравьи. Скорбела ли я? Было ли мое сердце разбито от горя? Была ли я плохим человеком, если не чувствовала ничего?
Обратно в номер мотеля я пошла только когда на голову стали падать капли дождя. Прогремел гром, и я с задержкой в три секунды открыла дверь номера мотеля. Прищурилась, подавила желание топнуть ногой. Я оказалась не в своем номере, а у братьев, обернувшихся на мой приход.
За дверью разразился ливень, отсекая путь к отступлению. Может, это было и к лучшему.
— Что-то случилось? — Сэм оторвался от монитора, замечая на моем лице что-то такое, чего я не чувствовала, — Лина?
Я дернулась, поняв, что все еще сжимаю в руке конверт, впитавший несколько капель дождя. Выдавила из себя улыбку, скидывая плащ на спинку стула. Братья смотрели на меня, и это начинало раздражать. Неужели я и, правда, выгляжу не так? Потянулась к лицу, проверить щеки, но они были сухие.
Мир шел именно так, как и раньше, только одна я продолжала сидеть на стуле, комкая конверт. В моей руке появился стакан дешевого виски, и я благодарно кивнула Дину, выпив его до дна. Резкий вкус привел меня в чувство, разгоняя по венам заледеневшую кровь.
— Спасибо, — я вытерла рот, ставя бокал на стол.
Дин сел напротив, развернув стул. Ничего больше не останавливало меня от правды, я могла свободно все рассказать им. Они не были теми, кто бы использовал это против меня, мне хотелось в это верить. У них не было таких возможностей, чтобы стать источником слухов, сплетен и новых статей в желтых газетах закрытого общества. Они были свободными охотниками, теми, кто видел меня, а не образ, выдрессированный матерью.
Старший охотник прочистил горло, смотря на меня, как на готовую взорваться бомбу.
— Если не хочешь, можешь не говорить, но…
— У меня мать умерла.
В легких кончился весь воздух, словно сами это слова, произнесенный вслух, лишили его. Я задыхалась, руки тряслись, пока я спешно наливала себе новый бокал. В комнате повисло молчание, нарушаемое только моими рваными глотками. Сэм опустил крышку ноутбука, и я знала, что стоит мне только показать, что мне нужно сочувствие, как я его получу. Но нужно ли оно мне было?
— Когда? — вероятно, Дин не хотел, чтобы его деловой настрой мне помог, но это случилось и все словно бы и происходило не со мной.
— Вчера, — пожала плечами, откидываясь на жесткую спинку стула, — я узнала только что. Она была отменной охотницей и прожила в целом неплохую жизнь.
— Мне жаль, — Дин все еще продолжал смотреть на меня напряженно, и мне стало интересно, что же его так волнует, — когда похороны?
— Полагаю, похороны будут через пять дней, — алкоголь развязал мне язык, и если бы меня спросили хоть о чем-то, я, наверное, во всем бы призналась, что пугало, — это такая семейная традиция. Чтобы все, кто хочет попрощаться успел приехать. Да и завещания у нас принято оглашать до того, как тело пустят в яму.
Я замолчала, откинув голову наверх, разглядывая трещину на потолке. Может быть, зря Кастиэль меня исцелил, и боль физическая была бы хоть какой-то заменой боли, которую я не чувствовала? Мир перевернулся. Казалось, она будет жить всегда, вечно все контролировать и терроризировать своих детей, пока бы мы объединялись против неё, держась сомкнутым строем против неё.
Она не была хорошей матерью. На самом деле куда большей матерью для меня была наша кухарка, Мария Викторовна. Я положила конверт на стол, не в силах больше его держать.