Недели через две я выбрал, наконец, удобную минуту и явился назнакомую мне остановку. Мари была там. Подсев, я начал с извинений. По существу же все устроилось очень легко и просто: я узнал, что она не стенографистка, и что работает на оптовом складе фаянсовой посуды, где заведует приемкой, и что не была на остановке в те несколько дней, когда я ее ждал, из-за того, что слегка хворала; еле заметная нотка упрека проскользнула в суховатом "это ничего", последовавшем за моей попыткой объяснить отсутствие в условленный час при выходе из конторы. Но за упреком, как мне показалось, было скрыто и огорчение, что мне доставило род удовлетворения. Я пристальней посмотрел на ее, прикрытые длинными и темными ресницами, глаза. Почувствовав, вероятно, тяжесть моего взгляда, она медленно подняла веки, и из под них в мою сторону блеснул недолгий, дрожащий луч.
-Окажите мне честь со мной поужинать? - проговорил я.
- Хорошо, - последовал ответ.
- Хотите завтра?
- А вы уверены, что вам ничего не помешает? - спросила она, с долей иронии.
- Уверен.
- Тогда завтра.
Это завтра сложилось из ряда особо замысловатых, и требовавших внимания, разговоров с посетителями, и осложнилось доставкой новых упаковочных аппаратов, приемкой которых надо было заняться. Мое намерение покинуть фабрику несколько раньше делалось неосуществимым. Ироническая интонация Мари, спросившей меня, не помешают ли мне дела быть точным, и уверенный мой ответ, звучали у меня в ушах пренеприятно. Я принял тогда решение послать секретаршу, поручив ей дождаться Мари при выходе со склада и привезти на фабрику. Но я не знал тогда даже того, что ее зовут Мари! Мне пришлось прибегнуть к старательному описанию наружности Мари, ее одежды, ее волос, черт ее лица, всех, какие припомнил, характерных примет. Секретарша насилу сдерживала улыбку. Когда она уехала, я стал наблюдать за откупоркой ящиков, сверил их содержимое с указаниями накладных, отметил в одном из сложных аппаратов небольшую аварию... Телефон звонил несколько раз, но, по моему распоряжении, стандардистка (так в оригинале) отвечала, что меня нет. Однако, на один из звонков она так ответить не решилась: состоявшая при старике-владельце сестра милосердия сообщила, что он просит его навестить {13} непременно и пораньше. Я ее заверил, что приду как только кончу приемку.
- Не опаздывайте , - сказала сестра, - в его возрасте перебои в сердце опасны.
Я испытывал двойную тревогу, спрашивая себя, справится ли этот раз сердце старого владельца, и узнает ли секретарша Мари? В шесть, персонал разошелся, за исключением старшего мастера, c которым мне пришлось задержаться на четверть часа. Я ждал возвращения секретарши с минуты на минуту...
В половину седьмого никого не было.
Я нацарапал тогда записочку, предназначенную секретарше, объясняя что должен срочно ехать к владельцу и прося привезти туда же Мари, дал ее сторожу и вышел, твердо решив больше не медлить. Только я сделал несколько шагов по тротуару, как подъехало такси с Мари и секретаршей.
- Скорей, скорей, - сказал я, занимая место, - мне только что телефонировали, что владельцу худо.
Мари, испуганно, молчала. Я отпустил секретаршу и дал адрес шоферу.
- Что это все значит? - спросила Мари, минуту спустя, тихо, но твердо.
- Очень сложно, - мрачно пробормотал я.
Я всегда собой отлично владею, я всегда спокоен, рассудителен, почти педантичен. Но в эту минуту мне казалось, что мной кто-то, или что-то руководит и требует от меня подчинения.
- Почему вы не приехали меня встретить? - спросила Мари, все так же тихо, и так же твердо.
- Мне помешали неотложные дела.
- Признаюсь, - продолжала Мари, - что допрос, которому меня подвергла ваша секретарша, мне был очень неприятен.
- У нее не было другого средства вас опознать. Надеюсь, что, по крайней мере, она сразу обратилась именно к вам?
- Сразу ко мне. Но куда вы меня теперь везете?
- К владельцу фабрики; он стар и очень болен. Меня к нему вызвали в половину пятого. Но я непременно хотел вас дождаться.
Она меня оглянула и произнесла:
- А почему вы хотите, чтобы я с вами ехала к этому господину, которого я даже не знаю? И еще вы говорите, что он совсем больной. Как только мы подъедем, я вас покину.
- Я вас прошу войти со мной. Иначе когда и где я вас снова встречу? Еще раз все отложится, это слишком много раз.
Мари долго молчала.
- Хорошо, - прошептала она, наконец.
После этого мы не обменялись больше ни одним словом. Когда такси остановилось, я выскочил и, через две ступеньки, вбежал на {14} второй этаж. Дверь мне открыла сестра милосердия. Старушка-экономка стояла в глубине передней.
- Он вас ждет, - сказала сестра. - Напрасно вы так опоздали, вышло лишнее волнение. С его сердцем это не годится.
- Вы вызвали доктора?
- Конечно, он должен придти с минуты на минуту.
Когда она это говорила, в дверях появилась Мари.
- Моя невеста, - сказал я.
Что во мне шевельнулось, какому я, внезапному, подчинился побуждению, - я не знаю. И так никогда, сколько я об этом ни думал, никакого объяснения этому своему порыву найти не смог.
И сестра, и старушка-гувернантка казались удивленными.
Что до Мари, то, вскинув ресницы, она молча и настойчиво посмотрела мне в глаза. Молчание ее я принял как должное.
- Простите мою бесцеремонность, - отнесся я тогда к сестре, - но я не мог оставить мою невесту на улице.
- Ах да, конечно, - промолвила та. - Я понимаю. Входите. Мари переступила через порог.
- Простите и меня, - произнесла она, здороваясь с обеими женщинами, но я не могла его оставить одного. Мое присутствие ему в помощь. Не правда ли?
- Правда, - подтвердил я.
- Идите за мной, - сказала сестра. - Оба? Или вы один?
- Если у него довольно сил, я ему ее представлю. А если нет, она тихонько выйдет.
Мы проникли тогда в полуосвещенную комнату. Старик лежал, откинувшись на подушки и дышал, казалось, с трудом. Глаза его были закрыты, руки протянуты по простыне. В комнате было жарко, даже душно, и пахло лекарствами. Искоса, я взглянул на Мари. Приложив ладонь к груди, точно ощупывая свое собственное сердце, она смотрела на больного почти со страхом. Рот ее был слегка приоткрыт, и, спустя несколько мгновений, она чуть прикусила нижнюю губу. Я заметил. что у нее очень ровные, очень белые зубы. Сестра приблизилась к кровати.
- Директор тут, - проговорила она ровным голосом. Больной повел глазами и увидал меня, потом Мари.
- Друг мой, - произнес он, - я вас жду уже долго. Мне надо вам кое-что сказать.
Он вздохнул, сначала тихо, потом порывисто.
- Я очень утомлен, - прибавил он, - и не уверен, что на этот раз все обойдется. Поэтому я вас и вызвал.
Я что-то пробормотал о неотложной работе, не позволившей мне приехать тотчас же.
- Кто это? - спросил больной, переведя взгляд на Мари.
- Моя невеста.
Мари не произнесла ни слова. Она точно застыла.
{15} - Подойдите ко мне, дитя мое, - прошептал тогда старик, и тотчас же Мари шагнула к кровати. - Вы очень его любите?
- Очень, - ответила она.
Что другое могла она сказать? Не могла же она противоречить тяжело больному, может быть умирающему? Так, по крайней мере, я себе объяснил это "очень".
- Тогда все хорошо, - произнес старик, - Я его тоже очень полюбил, хотя не так давно его знаю. Он так же хорошо занимается моей фабрикой, как я сам ею занимался, когда мог. Может быть даже лучше...
- Не говорите слишком много, - вмешалась сестра. - Вам нельзя.
В это мгновение раздался звонок.
- Это доктор, - произнесла сестра и вышла, чтобы открыть.
- Так вот, - заговорил старик, явно пользуясь удобной минутой, - я вас срочно вызвал, и спешил с вызовом, чтобы сказать вам, что вы мой единственный наследник. Сегодня у меня был нотариус и я ему продиктовал завещание.
- Что? - спросил я, не поняв.
- Вы мой единственный наследник, - прошептал он. - Нотариус меня очень утомил..,
Он стал судорожно дышать. Сестра и доктор вошли и последний тотчас же пощупал пульс.