Жена преданно вскочила с нижней полки, подоткнула ему одеяло, напомнила, «что врач запретил нервничать», и улеглась обратно до востребования.
Светка растерялась, потому что назревала классовая борьба с перевесом стороны врага.
громко запела я, чтобы исчерпать конфликт сторон.
— Вы певица? — легко сменила «кровавую тему» вторая бабушка.
— Нет еще. Пока решила другую профессию освоить — мама велела.
Бабушки переглянулись и полюбили меня с полпинка.
Мужик с боковой полки заказал «Песню про сисечки» на стихи Державина, и я тут же выполнила его просьбу. Песня «Пчелка златая» имела несколько редакций. Обычно в песенниках слова про сиськи убирали, цензура не пропускала. Ну, само собой — откуда у советской женщины сиськи, да еще в публичном издании? Не могут они там быть!
подпевали соседи, и на столе уже появились водка, селедка, картошка — дары поклонников со всего вагона.
— Зачем на билет тратились? — съязвила Светка, принципиально закусывая водку нашими ворованными пирожками. — Могла бы также на вокзале попеть, и собрали бы на проезд.
— Я на купе работаю. Может, переведут. Видела, как на нас проводник смотрел, когда я ему «По диким степям Забайкалья» сбацала? Видать, он из тех мест, бродяга…
— Слушай, а от тебя польза есть, — удивилась Светка, как будто познакомилась со мной только сегодня.
— Пошла в жопу. Лучше бы не на баррикады лезла, а разжалобила народ. Люди любят себе подобных. Ты что, думала, они обрадуются, что ты только в купе ездишь? Умнее надо быть. Скажи, как Воробьянинов, что ты не ела шесть дней и поизносилась в пути. Только на русском говори, а не на французском.
Светка уставилась на меня, как на малохольную. Не могла понять, шучу я или нет.
А мне и самой было не ясно, шучу я или нет. Просто в тот момент я точно осознала, что выбрала не ту профессию.
К ночи мы узнали, что купе все заняты, и Светке на нервной почве страшно захотелось курить.
Чертыхались, матерились, пока перешагивали межвагонный подвижный стык, и, давясь смехом, вошли в гремящий тамбур.
Стекла были не разбиты, но из всех щелей несло ветром, и железная клетка была пронизана холодом. Слои грязи отпугивали держаться. Мы, как двое пьяных, хватались друг за друга, чтобы потом не ходить мыть руки в еще более грязный туалет с лужами дребезжащей мочи на полу.
У двери стояла женщина и курила. Она мельком взглянула в нашу сторону и отвернулась созерцать вид за окном.
— А можно стрельнуть у вас сигаретку? — нахально спросила Светка, хотя у меня в кармане лежала ее «Стюардесса».
— Да, пожалуйста, — раскрыла полупустую пачку «Родопи» пассажирка. И снова отвернулась к окну.
— Холодно, — начала беседу Светка. Ей не терпелось и здесь шокировать публику, пусть даже в лице единственной грустной дамы. — А вы в Москве живете или в Феодосии? — настойчиво требовала общения подруга, не дождавшись комментария про погоду.
Женщина хлюпнула носом, все так же продолжая глядеть в окно:
— В Ялте. Хотелось быстрее уехать, поэтому села на этот поезд…
— А что вы делали в Москве? — продолжала лезть в душу Светка. Ей было весело эпатировать тетку, потому что больше заняться было некем.
— В Москве? — задумчиво переспросила «жертва» и высморкалась в платок. — В Москве я навещала могилу своего дяди…
Нам стало неловко, и мы переглянулись, не зная, как ведут себя после таких слов.
— Поня-я-ятно, — тусклым голосом произнесла Светка и сделала гримасу «разговор, увы, закончен».
Абсолютный слух подсказал мне, что во фразе «хотелось быстрее уехать» был сигнал неблагополучия. Тетка еще не была потеряна для нас…
— А на каком кладбище? — проявила я неподдельный интерес, потому что ходила с классом на Ваганьковское к Высоцкому и на Новодевичье ко всем.
— Да какая разница?.. — Она шумно выдохнула печаль вместе с сигаретным дымом. — Вы навещать не пойдете, а я и так знаю…
И опять во фразе «вы навещать не пойдете» прозвучала совсем не наша беспечность, а затаенная обида.
— А что с ним случилось? — отважилась спросить я.
— Его расстреляли, — четко ответила женщина и смело посмотрела мне в глаза. И потом также на Светку.