Очень и очень много. Последняя картина Листова ушла за тридцать тысяч долларов, но тогда он был еще жив. А после смерти художника цена на его творения взлетает до небес. Так сколько же? Пятьдесят тысяч? Сто?
Во всяком случае, она, Нелли Робертовна, не имеет на картину никаких прав. Но именно она, несмотря на возможность выручить солидную сумму, никогда не стала бы продавать портрет. Потому что это лучшая картина Эдуарда Листова, несмотря на его последующий оглушительный успех, пейзажи, проданные за большие деньги, восторги критиков, хвалебные статьи в газетах и журналах. Все началось с портрета в розовых тонах, и выше его Эдуард Листов так и не поднялся.
Но судьба этой картины теперь не ясна. Так что же? Неужели она осядет в частной коллекции, ее не будут видеть люди, а она не будет вызывать в них чувства светлой и тихой грусти?
«Прибываю двадцать второго июня…» Какая же ты, Мария Кирсанова?
КРАСНЫЙ
— Грибочки-то, грибочки солененькие не забудь, Марусенька! Грибочки-то!
— Да не суйся ты со своими грибами! Нужны они мне?
— Родне гостинец передашь. Не с пустыми ж руками?
— Обойдутся. Пока, мамаша. Как приеду, телеграмму отобью.
— Ты позвони мне, Марусенька, ежели что. Ежели какие ни то сомнения будут. Приеду я.
— Да зачем? Сидите уж здесь. Ну, все. Не надо, не ходи за мной в вагон. Господи, и этот здесь! Вовка! Ты зачем притащился? Вот олух царя небесного! Не хватало еще, чтобы все мои кавалеры провожать пришли!
Это шоу с интересом наблюдали все, кто пришел в тот июньский день на городской вокзал: Мария Кирсанова отъезжает в столицу. Яркая, красивая брюнетка в модных обтягивающих джинсах, расклешенных снизу по последней моде, она, как всегда говорила громко и грубовато. Весь город был в курсе ее стремительных романов и авантюрных выходок. Вслед ей, покрутив пальцем у виска, обычно говорили многозначительно: «Что поделаешь, дочь художника!»
Вызвавший Марусино недовольство Вовка даже не решился подойти к пятому вагону, стоял поодаль, смотрел с тоской, как отбывает его любовь покорять столицу. Рано или поздно это должно было произойти: маленький провинциальный городок для плавания такого роскошного парохода, как Мария Кирсанова, был мелковат. Молоденький проводник, стоя у того же пятого вагона, то и дело косился на красавицу, на ее стройные, обтянутые джинсами ножки и, видимо, прикидывал, как бы половчее завязать знакомство.
В это время у шестого вагона тихая, строго и просто одетая женщина лет сорока пыталась отговорить дочь от поездки.
— Майя, может не стоит больше пытаться поступать в театральное училище? Третий год подряд, и все никак не успокоишься! Ну не для простых людей это, сама должна понимать. Почему тебе обязательно надо стать актрисой?
— Мама!
— Подумай, как следует.
— Мама!
Девушке хотелось только одного: поскорее сесть в вагон. Если мать называет Майей, значит, сердится. Когда она добрая, зовет по-домашнему: Марусей. А красивое имя дал отец. Он тоже отговаривал ехать. Да, они все правы — шансов поступить в театральное училище, так же как и в прошлый раз никаких. Но отчего же ее каждый год снова тянет в Москву очередной раз проверить свои возможности? Откуда такое упрямство?
— Ну что ты все заладила, «мама» да «мама»!
— Мама, ты возвращайся, пожалуйста, в деревню, к папе, к братьям. И за меня не беспокойся. Я уже взрослая.
— Взрослая! Ну, как же Майя? Ведь там даже телефона нет, в деревне, да и телеграммы не дождешься! Почтальон опять запил, где замену-то найти? Я буду волноваться. Очень буду волноваться. Давай с тобой договоримся так: ровно через неделю я приеду в городскую квартиру и буду весь день ждать твоего звонка. Сообщи, как устроилась, как с гостиницей. Если нет мест, не пытайся найти квартиру в частном секторе…
— Мама, я забронировала место. Не в первый же раз, не беспокойся.
— Ох, Маруся!
— Мама, все будет хорошо. Через месяц я вернусь.
— Вот. Ты сама даже не веришь, что поступишь. Я сколько тебе твержу: поступай в областной педагогический. Все равно работаешь в школе секретарем, и тебе это нравится.
— Все, мама, поезд сейчас отойдет. Я весь год деньги копила.
— Ну и купила бы себе хорошую, дорогую вещь…
— Не хочу. Ничего не хочу. В Москву хочу. Все. Пока. Целую. Позвоню обязательно.
— Через неделю! Майя? ТЫ слышишь? Через неделю!
Вот и все. Две женщины, оставшиеся на перроне, вытирают платочками глаза. Уплыл вдаль и пятый вагон, и шестой…
— Добрый день, Вероника Юрьевна,