— Я просто не в себе. — Гермиона посчитала, что это максимум ее возможностей в плане извинений. Защита вошла в ее рефлексы, и она слишком остро воспринимала любую попытку влезть в свои дела. Особенно от Малфоя. Особенно учитывая то, что все семь лет, в том числе и из-за него, Гермиона чувствовала себя лишней в этом волшебном мире, ненужной. Она и сейчас, признаться, думала так, ведь после недели изучения вопроса привилегий чистокровных ей начинало казаться, что эти законы придуманы не просто так, нетолерантности ради.
Малфой ничего ей не ответил. Он сидел молча, погрузившись в свои мысли настолько, что Гермиона даже специально толкнула его пустым подносом, сообщая, что готова идти. Но Малфой не отреагировал. Гермионе ничего не оставалось, кроме как разглядывать его. Она не смогла бы позволить себе потрясти его или что-то вроде этого, коснуться Малфоя вообще казалось ей чем-то невероятным. Он выглядел все таким же худым, хоть костюм и делал его с виду более внушительным, но его выражение лица делало его совершенно другим человеком. И все же Гермионе казалось, что он все еще от чего-то — или кого-то — скрывается. За эту неделю, когда мысли Гермионы не были заняты сегодняшней встречей с Советом, она вдруг осознала, что об этом Малфое не знает ничего.
— Малфой, — рискнула позвать его Гермиона. Он посмотрел на нее без всякого выражения, затем словно вспомнил, кто она такая и почему сидит здесь. — Спасибо. — Не сказать это было бы нечестно. Она действительно испытывала желание выразить эту благодарность, ведь на полный желудок она нервничала чуть меньше. Малфой кивнул и первым встал.
Вся дорога до нужного этажа прошла в молчании. Гермиона вышла из лифта первой в пустынный коридор, чувствуя, как дрожат колени. Она была словно троечник на экзамене, к которому не готовился. Вроде бы что-то знает, но спроси глубже — и утонет. Странное для нее ощущение.
Она вдруг поняла, что Малфой остался в лифте. В этот час в Министерстве еще почти никого не было, и здесь они тоже, видимо, были в одиночестве. Гермиона смотрела на него со смесью возмущения и паники. Какого черта, он что, не пойдет с ней? Но он же обещал.
— Удачи, Грейнджер. — И двери закрыли его от Гермионы. Она возненавидела его за какую-то секунду, не отдавая себе отчет, что все это время надеялась на его присутствие и поддержку.
***
Одри мягко гладила Гермиону по голове в своем маленьком кабинете. Гермиона ревела — безобразно, всхлипывая, размазывая косметику по щекам. Она глубоко вздыхала и снова принималась плакать, выпуская напряжение всей недели.
— Гермиона, дорогая, не у всех все получается…
— Они приняли. Они приняли его! — И Гермиона снова заплакала. Впрочем, благодаря Одри ее пиджак и юбка в это время оставались идеально белыми. — Господи, приняли! — Одри слегка стукнула ее по макушке.
— Тьфу, дура, а чего ревешь? — почти ласково спросила Одри. Гермиона вздохнула, размазывая следы аж до ушей, пытаясь вытереть влагу с лица. — Это же просто замечательные новости!
— Я думала, я там умру. — Гермиона шумно высморкалась. — Они все так смотрели на меня, а когда заговорили, то я думала, что все, а потом сразу так сказали «да», а я просто… я просто очень устала. — Она прислонилась к плечу Одри.
— А, нервное. Милая, ты стала истеричкой, тебе срочно нужно вернуть саму себя.
Гермиона осознала, что после этой истерики ей стало гораздо лучше. Свой успех она осознать не могла, все еще переживая ощущение близкого провала. Но постепенно… постепенно она привыкала к этой мысли. Вдруг в их окно постучалась сова с внушительным пакетом. Одри впустила ее, и тяжелый пакет упал прямо на колени Гермионы. Она неуверенно развернула его.
— О боже, я должна быть на объявлении для прессы через десять минут! — воскликнула она, поспешно бросаясь к зеркалу. Глаза отекли, щеки покраснели, а эта боевая раскраска во все лицо! Нашла время, когда плакать. Собраться. Привести себя в норму. Но как?
— Садись, горе, попробуем привести тебя в порядок. — Гермиона протянула Одри сумку. Та помогла ей умыться, принеся воду и салфетки, после чего нашла у себя тональник, к удивлению Гермионы, маггловский, а не идиотские зелья волшебного мира, которые просто ужасно воняли. Когда Одри достала из ее сумки подводку, Гермиона удивленно отшатнулась. Одри же не умеет этого делать!
— Ну спасибо, — пробормотала Одри. — Я это не люблю, но это же не значит, что не умею!
— Сделай что-нибудь, — вздохнула Гермиона. Она поспешно читала текст. Сперва выступит действующий глава Визенгамота, затем юристы зачитают новый текст закона, затем она должна вступить со своим словом. Вместо ее слов был пробел. Просто отлично. Еще один круг ада для нее. — Лишь бы не опозориться.
Наконец Гермиона снова выглядела как человек. Она поспешно обняла Одри, после чего выбежала в коридор, ощущая, как грозятся отлететь шпильки ее туфлей.
— Не думаю, что бежать при твоем новом статусе будет уместно, Грейнджер. — Малфой встретился ей по пути в атриум. Он буквально перехватил ее на бегу, слишком сильно схватив за руку. Гермиона закусила губу, стараясь не показывать, что ей больно.
— Не думаю, что тебе уместно указывать мне, как себя вести, отсиживаясь за моей спиной! — После своей истерики Гермиона больше не испытывала волнения от диссонанса ее мнения о прошлом Малфое и нынешнем. Он был трусом, он остался трусом.
— Я не трус, — сузив глаза, произнес почти по слогам Малфой. Гермиона похолодела: она что, сказала это вслух? Малфой выглядел так, словно собирался ее ударить. Ее раскачанная длительной работой, отсутствием сна и бесконечными переживаниями психика почему-то потребовала от нее еще раз расплакаться. Старая Гермиона бы направила на него свою палочку. А она лишь может лишь стоять и сдерживать слезы. Ты просто победитель по жизни, Гермиона.
— Другого названия для всего этого нет, — покачала она головой. — Это было твое решение, но ты боишься бороться за него. Это трусость и ничего больше. — Гермиона развернулась на каблуках. Как ей с таким неадекватным состоянием общаться с репортерами? Хорошо, что не расплакалась.
— Ты ничего не знаешь обо мне, Грейнджер! — крикнул Малфой ей вслед, и с этим Гермиона легко согласилась. Больше она знать и не хотела.
***
Ноги дрожали. Гермиона наконец закончила свою речь, а теперь просто смотрела на лица волшебников перед ней, каждый из которых записал ее речь дословно. Она посмотрела на Кингсли. Тот пребывал в задумчивости. Рядом с ним стоял Перси Уизли, выражение лица которого выражало глупую напыщенность, как будто ему было плевать, зачем он здесь, лишь бы попасть в один кадр с министром. Гермиона взяла и аккуратно сложила свои листочки влажными руками. Листочки были пусты. Все это время она рассказывала, глядя на Одри, единственное знакомое лицо в этой толпе. Одри кивала ей и подбадривала ее, как только могла. С ней было легче.
Минута молчания затянулась. Волшебники разглядывали друг друга, не решаясь еще осмыслить произошедшее.
И тут вдруг словно разорвалась бомба. Стоило Гермионе шагнуть с помоста, как репортеры накинулись на нее еще сильнее, чем с утра. Камеры щелкали и фактически ослепили ее. Гермиона зажмурилась, закрывая лицо руками. Глаза болели, а в ушах только и слышались одни вопросы. Куда ей идти? Что делать? Чего они все от нее хотят? Гермиона открыла глаза. Лица окружали ее, лишая пространства, лишая воздуха. Гермиона задыхалась. Она была в абсолютной панике. Какой же она была дурой в Хогвартсе, если думала, что ей по силам бороться за чьи-то права?
Гермиона вдруг увидела чью-то руку. Она пыталась найти ее хозяина. Малфой. Малфой отпихнул очередного репортера и сам взял ее за локоть, буквально утаскивая из этого болота. Камеры вспыхнули разом все, и Гермиона больше ничего не видела. Мысли в ее голове неслись со скоростью света. Его же фотографируют, про него же напишут, обязательно напишут, его появление еще большая сенсация, чем…
— Я думал, в тебе больше самостоятельности. — Гермиона открыла глаза. Малфой отпустил ее локоть. Вокруг уже никого не было, и только стажеры бегали мимо, не обращая на них никакого внимания.