– Собирайся. Тебя хотят видеть стажером волшебного права в восемь. – Гермиона нервно потерла запястье. Это ненормально, что он и здесь ею командует, а она не может дать отпор в собственной квартире. Но что ей сказать, огрызнуться в стиле «и без тебя знаю»?
– Мне только одеться, – нашлась она, допивая свой кофе, Малфою она даже не стала предлагать. Ей не хотелось выслушивать мнение о своих способностях бариста. Она проскользнула мимо него в комнату, желая провалиться сквозь пол. Все это слишком неловко, и Гарри следовало бы настучать по ушам за то, что он так свалил, оставив ее наедине с этим… змеем. Она замерла перед шкафом, понимая, что не успела приготовить костюм. Ей захотелось надеть просто джинсы и стать обычной Гермионой, маленьким ребенком в теле взрослой девушки. Она вдруг осознала, что Малфой стоит с кружкой в руках и смотрит на нее.
– Я вообще-то собираюсь переодеваться, – раздраженно бросила Гермиона. Что за бестактность с его стороны!
– Мерлин, Грейнджер, я был женат, что я, по-твоему, не видел? – Гермионе захотелось кинуть в его надменное лицо чем-нибудь. Но вдруг он смягчился. – Просто контролирую твой выбор одежды. – Гермиона хотела выразить весь свой гнев, но вместо этого правая бровь поднялась сама по себе. – Вдруг вздумаешь надеть эти идиотские… джинсы.
Гермиона тут же сделала свой выбор, именно джинсы, именно блузка, именно яркий пиджак. Вот чтоб его лицо вытянулось в тот же момент, как она соберется в Министерство. Она вихрем пролетела мимо него, заперевшись в ванной – как будто он будет ломать дверь, серьезно! Удивительно, но в этом наряде она почувствовала больше уверенности в себе. Черта с два она переоденется, даже если этот хорек будет орать и топать ногами.
Вместо этого Малфой удовлетворенно кивнул.
– Как же легко тобой манипулировать, Грейнджер.
Гермионе немедленно захотелось переодеться, но это было бы совсем глупо. Может, вообще в нижнем белье пойти? Манипулирует он ей, отлично, как теперь ей вылезать из всего этого? Ей в лицо словно бросили торт, и теперь нужно ехать домой в метро в час пик в таком виде. Отвратительное чувство.
– Я тебя ненавижу, – вырвалось у нее обиженно. А что она ожидала вообще? Малфой не считает ее за человека, она что, думала, что такая одежда что-то изменит и бросит ему вызов? Верх наивности.
– Каждое утро буду теперь вставать только с радостью от этой мысли.
Гермиона яростно схватила свою сумку. Это первый и последний раз, когда она видит Малфоя в своей квартире. Она открыла дверь. Яркие вспышки тут же застали ее врасплох.
Ранним утром.
С Малфоем на пороге ее дома.
***
Гермиона в отчаянии смотрела на первую полосу «Пророка». Вообще-то она заняла две полосы и биографическую колонку в конце, где перечислялись якобы Гарри и Крам в числе ее любовников. Ну да, конечно, Гермиона вообще тащит в постель всех, кого ни попадя. Это, надо сказать, самая приятная часть во всей газете. А заголовок «Империус грязнокровки»? А фотография? А наглая ложь в тексте? Черт возьми, Гермионе хотелось воспользоваться Маховиком времени и просто отказать Малфою. А теперь весь мир думает, что она его опоила, или бог знает что. Как будто Малфой – это предел ее мечтаний. Ее представляли как жаждущую славы двуличную мерзавку, которая всегда искала наиболее выгодную цель. Причем вариант, при котором она понравилась бы Малфою естественным путем, даже не рассматривался. Конечно, она бы тоже не стала даже думать о таком, но ей было невероятно обидно. Он, конечно, Малфой и все дела, но не настолько же она страшная и непривлекательная, чтобы вообще не иметь возможности… Да о чем она вообще думает?
Этим утром она прошла собеседование, после чего оказалась зачислена в стажеры волшебного права. Учитывая ее работу у Малфоя, ей требовалось быть лишь на утренней двухчасовой лекции и послеобеденном двухчасовом занятии. И все это совершенно бесплатно, сообщили ей, ведь она – отличный рекламный ход. Гермиона должна была бы радоваться, предвкушать учебу, ведь это то, что она любит, умеет и знает, тем более что все будут судить ее по оценкам, но вместо этого переживала лишь о Роне. Что он подумает, что Лаванда посмеет сказать о ней…
– Прекрасная часть про то, что ты страдала по мне в школе. Отличным хуком справа. – Гермиона подняла взгляд. Малфой стоял над ней, держа в руках такой же «Пророк». – Ты же не собираешься впадать в истерику от этого? Или мне пойти Поттера поцеловать, чтобы ваше величество дальше продолжало свою работу? – Его тон был язвительным, и Гермиона почувствовала себя еще хуже. Почему бы ему не оставить ее в покое? Конечно, его репутация от этого вообще не страдает, он выглядит даже… благодетелем. Фу, как пошло.
– Что не так? – в ярости спросила она.
– Полчаса с начала твоего рабочего дня, а твои совы уже не влезают в зону ожидания. – Малфой махнул палочкой, и сразу три совы нетерпеливо спикировали к ее столу. Гермиона стукнула себя по лбу, не понимая, что делает ее такой рассеянной, про нее ведь писали много гадостей, и тогда она так не расклеивалась. Подумаешь, Малфой у нее ночевал. Дальше что? Да и вообще, кому какое дело, с кем она спит.
Она так давно ни с кем не спала, что, в принципе, могла бы и оправдать всеобщее мнение… О чем она? Какие-то несусветные фантазии рождаются в ее голове каждую секунду, она, наверное, так страдает от похмелья. Что ей вообще так сдался Малфой? Она схватила демонстративно первое письмо и открыла его прежде, чем Малфой успел произнести:
– Стой, Гр…
Ее лицо и руки обожгло мгновенной болью. Она закричала, пытаясь стряхнуть это. Боль была невыносимой. Она ничего не видела и не понимала. Боль была везде. Кожу рвало пузырями, они прожигали ее все сильнее и сильнее, Гермиона не знала, куда себя деть, кажется, она упала…
– Гермиона, во имя Мерлина, у тебя вообще мозгов нет больше, – услышала она как сквозь сон. На руках и лице было что-то приятное и прохладное. Она уже страдала от писем раньше, так почему проявила такую неосторожность сейчас? Забыла, что теперь всему волшебному миру есть до нее дело? Кто-то наносил это прохладное ей на руку. Гермиона открыла глаза, склонив голову. Она лежала, кажется, на диване, а Малфой стоял на одном колене перед ней, втирая что-то ярко-зеленого цвета. Он явно ругался, но этого языка Гермиона не знала. – Очнулась, – резюмировал Малфой, почувствовав ее взгляд. – Твое счастье, что моим крестным отцом был Снейп.
Гермионе не хватало сил, чтобы думать. Ей хотелось только плакать. Обычно в шестнадцать кажется, что весь мир против тебя, а она просто потерялась во времени. Ну неужели хотя бы Малфой не может строить из себя такого урода? Хотя нет.
Это она делает из него урода. Благодаря ему, она, кажется, обойдется без шрамов. Почему нельзя просто его поблагодарить? Гермиона попыталась встать. Малфой наклонился к ней, чтобы ей этого не позволить. Почему-то это стало последней каплей. Слезы хлынули потоком, и Гермиона вцепилась ему в рубашку.
Ее лицо ведь измазано в каком-то зелье, а она… испачкала ему рубашку стоимостью в месячную ее зарплату.
Сейчас будет Авада.
– Грейнджер, ты беда. Будь добра указывать впредь это в своем резюме, – спокойно ответил он, не собираясь, кажется, ее убивать. Гермиона улыбнулась сквозь слезы. О да, крайне полезная строчка, особенно для нее, ведь чашу терпения Малфоя она, наверное, все же переполнила.
***
Гермиона нетерпеливо переминалась с ноги на ногу возле Отдела волшебного транспорта. Обед у Одри начинался только через пять минут, и раньше выйти она никак не могла. Наконец Одри вылетела из двери, ведущей в Отдел, с настоящей яростью на лице. Гермиона никогда не видела подругу такой.
– Я ночую у тебя, – заявила она Гермионе, яростно застегивая мантию на ходу. – Хватит с меня Перси Уизли на сегодня! Пусть он подумает над своим поведением в одиночестве.
– Это Перси-то? – улыбнулась сочувственно Гермиона. Одри посмотрела на нее, затем вздохнула.
– Ладно, я подумаю. Не знаю, просто хочу отдохнуть… от всего этого. Мальчики все равно у бабушки. – Одри летела к выходу из Министерства так быстро, что Гермиона едва поспевала за ней. Наконец они дошли до кафе, в котором Гермиона уже была с Малфоем. – Рассказывай, – великодушно махнула она рукой, устраиваясь за столиком. Гермиона сбивчиво начала свой рассказ. Она надеялась, что в этот раз ей все станет объективно понятнее, без этого ее схизиса эмоций и чувств, но нет, не стало. Малфой просто повергал ее в состояние противоречия. Он не убил ее за испорченную рубашку. Он вроде сказал даже что-то успокаивающее, насколько «Это хотя бы не проклятое ожерелье» можно считать успокаивающим. Гермиона вылетела из его кабинета, желая немедленно найти Одри, утащить ее в их бывший отдел и сделать вид, что ничего не произошло.