Слободкина не нужно было больше агитировать. Он боялся теперь только одного — не передумал бы Радволин, не запротестовал бы Строганов…
Секретарь, поняв, что угодил Слободкину, продолжал развивать свою мысль:
— Строганова я на себя беру, у нас с ним расхождений не будет. Да и дня на два всего отлучишься-то. Как — ни- будь перебьются. Самолетом туда, самолетом обратно. Подарки вручишь, речь скажешь и обратно. Поверишь, я бы сам катнул, не раздумывая. Не пустят — под Новый год летал и то со скандалом. Дай другим, скажут, это уж точно. А у меня мечта знаешь какая? Совсем податься туда. Не простая это штука, но если захочешь, все можно сделать. Надо только очень хотеть. Согласен?
Слободкин неуверенно кивнул, не зная еще толком, как отнестись к откровенности секретаря. Тот, почувствовав, что сказал, пожалуй, лишнее, спохватился:
— Только, чур, между нами! Ни одному человеку ни слова. Ни единому! Я тебе ничего не говорил, ты ничего не слышал.
Он взял Слободкина за руку, подвел его вплотную к карте. — Я вчера у летчиков был. Они знают не только погоду на месяц вперед, но вообще все на свете. Хочешь их прогноз военных операций услышать?
— Конечно.
— Так вот. Немцы сделают все, чтобы попытаться разбить наши войска на юге, захватить Кавказ, прорваться к Волге, овладеть Сталинградом. В настоящее время на фронте, растянувшемся от Баренцева до Черного, у них под ружьем более шести миллионов человек.
— А у нас?
— У нас тоже, думаю, не меньше, но в технике мы еще уступаем. Немецкие рамы, например, всюду висят, над каждым мостом, над каждой дорогой.
— Какой же вывод?
— О своем выводе я уже сказал тебе. Мечтаю при первой возможности в самом пекле побывать. А ты? Скажи откровенно.
— Откровенно? А ты не выдашь? Должность твоя против меня не сработает?
— Можешь не продолжать, все ясно, десантник, — усмехнулся Радволин. — И не сомневайся, не сработает должность. Исключение сделает, так и быть. Секретность номер один.
Уже дома поздно вечеров, перебирая в памяти события этого дня, Слободкин спросил Зимовца:
— Не надоел я тебе?
— Вопрос глупый, — равнодушно ответил Зимовец.
— Нет, серьезно, то полкойки мне отдай, то подпайки…
— Ты опять за свое?
— Эх, Зимовец, Зимовец, если бы ты знал, как мне тошно сейчас!
— Что в обкоме узнал?
— На фронт ушла. Добровольцем. Сам Радволин со мной говорил.
— И где же она теперь?
— Никто не знает. Наведем, дескать, справки, жди. Потом еще карту показал. Глянул, нехорошо мне стало: вся в флажках сверху донизу…
— Ты что, карты фронта давно не видел?
— Давно. А в мыслях это как-то не так все выглядит.
— Просто у тебя настроение дрянь, вот и весь белый свет не мил.
— Не знаю, может, и прав ты, Зимовец. Худо, худо мне, худо. Так худо никогда еще не было.
— Ну и что же ты надумал?
— Ни черта не надумал, отстань от меня! Что можно надумать в моем положении?
Слободкин никак не мог прийти в себя после встречи с Радволиным. Мысли все к Ине возвращались, с любой тропинки к ней находили свороток. Он вспомнил почему- то, как подается на заводе сигнал воздушной тревоги, и прицепился к слову. Такое уж у него действительно настроение было сегодня. На Зимовца зарычал. Теперь слово не то попалось. Все по местам! — если в масштабах цеха или завода взять, то, конечно, все правильно. Каждый при том деле, какое ему поручено. А если шире взглянуть — концы с концами не сходятся, нет. Вот Ина, например. По крайней мере поменяться бы ему с ней местами. Интересно, что Зимовец об этом думает? И думает ли сейчас вообще о чем-нибудь. Нос заострился, щеки втянулись. Устал, не помнит небось, где был днем и что делал. Спит и за всю ночь не перевернется ни разу с боку на бок. С одной стороны, это хорошо, конечно, с другой…
— Зимовец!
— Ну…
— Какой сон видишь?
— Так, ерунду всякую.
— Злишься. А зря, между прочим. Я действительно ничего не надумал.
— О чем ты?
— Вот видишь! Забыл уже, о чем речь шла, а все еще рычишь! Как тебе нравится Ина? А?
— Я давно заметил, они иной раз решительней нас бывают.
— Когда это давно? И кто — они?
— Девчата. С нашим командиром роты жена на войну отправилась. Ее не пускали — она тайком в лес прибежала.
— Так и не ушла больше?
— Пока мужа не ранило, в роте была. И в санбат — тоже с ним.
— Война проверяет людей, Зимовец. Всем беспощадную проверку устраивает. И тут уже все наружу. Всяк свое место ищет и находит в полном соответствии с тем, к чему годен, на что способен. Тунеядская натура спешит на базар, жена командира в бой за мужем торопится. Ты думал об этом? Каждый человек напоминает мне гироскоп автопилота. Ротор его разогнан до предельной скорости и теперь стремится сохранить свое положение в пространстве.