– Кхе-хм, – сказал Хорнблауэр. Он ломал себе голову, как бы получше изложить те затруднения, которые он видел.
– Вы ведь убили очень мало из команды «Нативидада», капитан? – спросил Эль Супремо, вплотную подходя к одному из тревоживших Хорнблауэра вопросов.
– Одиннадцать убитых, – сказал Хорнблауэр, – и восемнадцать раненных, из которых четверо скорее всего не выживут.
– Значит, осталось достаточно, чтоб управлять судном?
– Вполне, сеньор, если…
– Это мне и нужно. Да, капитан, простые смертные, обращаясь ко мне, не употребляют слово «сеньор». Оно недостаточно почтительно. Я – Эль Супремо.
Хорнблауэр в ответ мог только поклониться. Удивительные манеры Эль Супремо были, как каменная стена.
– Офицеры, ответственные за судовождение, еще живы? – продолжал Эль Супремо.
– Да, – сказал Хорнблауэр и, поскольку предвидел впереди трудности и желал свести их к минимуму, добавил:
– Супремо.
– Тогда, – сказал Эль Супремо, – я беру «Нативидад» к себе на службу. Я убью строевых офицеров и заменю их собственными. Остальные вместе с простыми матросами будут служить мне.
В том, что говорил Эль Супремо, не было ничего принципиально невозможного. Испанский флот, действуя, как и во всем по-старинке, поддерживал строгое разделение (в английском флоте почти исчезнувшее) между офицерами, которые ведут судно и теми господами, которые им командуют. И Хорнблауэр не сомневался, что выберут матросы и штурманы из двух зол: мучительная смерть или служба Эль Супремо.
Нельзя отрицать, что в предложении Эль Супремо много разумного: перевезти пятьсот человек на «Лидии» было бы трудновато; одна «Лидия» не смогла бы приглядывать за всем тысячемильным побережьем – два корабля доставят противнику более чем двойные неприятности. Однако передать «Нативидад» повстанцам значит вступить с Лордами Адмиралтейства в бесконечную и скорее всего безуспешную тяжбу о призовых деньгах. И он не может со спокойной совестью предать испанских офицеров на уготованную им казнь. Думать надо быстро.
– «Нативидад» – трофей моего короля, – сказал он. – Возможно, король будет недоволен, если я его уступлю.
– Он конечно будет недоволен, если узнает, что вы отказали мне, – сказал Эль Супремо. Брови его сошлись, и Хорнблауэр услышал позади шумное дыхание Эрнандеса. – Я и прежде замечал, капитан, что ваше поведение в моем присутствии граничит с непочтением, извинительном лишь в чужестранце.
Хорнблауэр лихорадочно соображал. Еще немного сопротивления с его стороны, и этот безумец прикажет его казнить, после чего «Лидия» уж наверняка не станет сражаться на стороне Эль Супремо. Это и впрямь будет крайне затруднительное положение. «Лидия», не имея друзей ни среди повстанцев, ни среди правительственных сил, скорее всего вовсе не доберется до дома – особенно под командованием неизобретательного Буша. Англия потеряет отличный фрегат и упустит отличную возможность. Придется пожертвовать призовыми деньгами, той тысячей фунтов, которой он намеревался поразить Марию. Но жизнь пленникам надо сохранить любой ценой.
– Несомненно, винить надо мое чужеземное воспитание, Супремо, – сказал он. – Мне трудно передать на чужом языке все необходимые оттенки смысла. Как можно заподозрить, что я питаю недостаточное почтение к Эль Супремо?
Эль Супремо кивнул. Занятно было видеть, что безумец, уверенный в своем всемогуществе, в реальной жизни склонен принимать за чистую монету самую грубую лесть.
– Корабль – ваш, Супремо, – продолжал Хорнблауэр. – Он был вашим с той минуты, как мои люди ступили на его палубу. И в будущем, когда огромная армада под водительством Эль Супремо будет бороздить Тихий океан, я желал бы только, чтоб помнили: первый корабль этого флота был отбит у испанцев капитаном Хорнблауэром по приказу Эль Супремо.
Эль Супремо снова кивнул, потом повернулся к Эрнандесу.
– Генерал, – сказал он, – подготовьтесь к погрузке на корабли пятисот человек в полдень. Я отбываю с ними. Вы тоже.
Эрнандес отвесил поклон и удалился; легко было видеть, что подчиненные не дают Эль Супремо поводов усомниться в своей божественной сущности. Он не знает, что такое непочтительность или нерадение. Малейший его приказ, касается он тысячи свиней или пятисот человек, исполняют мгновенно. Хорнблауэр тут же сделал следующий ход.
– «Лидии» ли, – спросил он, – уготована честь доставить Эль Супремо в Ла Либертад? Моя команда высоко оценит это отличие.
– Несомненно, – сказал Эль Супремо.
– Я почти не осмеливаюсь попросить об этом, – сказал Хорнблауэр, – но можем ли мы с моими офицерами надеяться, что вы отобедаете с нами перед отплытием?
Эль Супремо немного поразмыслил.
– Да, – сказал он, и Хорнблауэр подавил едва не вырвавшийся у его вздох облегчения. Залучив Эль Супремо на борт «Лидии», он будет разговаривать с ним более уверенно.
Эль Супремо хлопнул в ладоши, и тут же, словно сработал часовой механизм, стук в окованную бронзой дверь возвестил о появлении темнокожего мажордома. Ему было односложно приказано перевезти двор Эль Супремо на «Лидию».
– Возможно, – сказал Хорнблауэр, – теперь вы позволите мне вернуться на корабль, чтобы подготовиться к вашему прибытию, Супремо.
Ответом ему был кивок.
– Когда мне встречать вас на берегу?
– В одиннадцать.
В патио Хорнблауэр с сочувствием вспомнил восточного визиря, который, выходя от своего повелителя, всякий раз проверял, на месте ли его голова. На палубе «Лидии», как только смолк свист дудок, Хорнблауэр отдал приказы.
– Немедленно отведите этих людей вниз, – сказал он Бушу, указывая на пленных испанцев. – Заприте их в канатном ящике и поставьте охрану. Позовите оружейника, пусть наденет на них кандалы,
Буш не пытался скрыть изумления, но Хорнблауэр не стал тратить время на объяснения.
– Сеньоры, – сказал он проходящим мимо испанцам, – с вами обойдутся сурово, но поверьте, если вас хотя бы увидят в один из следующих дней, вас убьют. Я спасаю вам жизнь.
Затем Хорнблауэр вновь повернулся к первому лейтенанту.
– Свистать всех наверх, мистер Буш. Корабль наполнился шлепаньем босых ног по сосновым доскам.
– Матросы! – сказал Хорнблауэр. – Сегодня к нам на борт прибудет местный князь, союзник нашего милостивого короля. Что бы ни случилось – запомните мои слова, что бы ни случилось – к нему надо относиться с почтением. Я выпорю каждого, кто засмеется, или не будет вести себя с сеньором Эль Супремо, как со мной. Вечером мы отплывем с войсками этого господина на борту. Вы будете обходиться с ними, как если б они были англичане. И даже лучше. Вы бы стали подшучивать над английскими солдатами. Первого же, кто попытается сыграть шутку с кем-нибудь из этих людей, я прикажу немедленно выпороть. Забудьте, какого цвета у них кожа. Забудьте, во что они одеты. Забудьте, что они не говорят по-английски, помните только, что я вам сказал. Прикажите играть отбой, мистер Буш.
В каюте Полвил добросовестно ждал с халатом и полотенцем, чтобы проводить капитана в душ – согласно расписанию это должно было произойти два часа назад.
– Достаньте опять мой лучший мундир, – бросил Хорнблауэр. – В шесть склянок кормовая каюта должна быть готова к торжественному приему на восьмерых. Идите на бак и приведите ко мне кока.
Дел много. Надо пригласить на обед Буша и Рейнера, первого и четвертого лейтенантов, Симмондса, лейтенанта морской пехоты, штурмана Кристэла и предупредить их, чтоб они явились в парадных мундирах. Надо продумать, как разместить на двух фрегатах пятьсот человек.
Хорнблауэр как раз глядел на «Нативидад» – тот покачивался на якоре, белый английский военно-морской флаг реял над красно-золотым испанским – и думал, как поступить с ним, когда от берега к нему резво заскользила лодка. Новоприбывших возглавлял довольно молодой человек, невысокий и худощавый, гибкий, как обезьяна, с улыбчивым, полным неистребимого добродушия лицом. Он больше походил на испанца, чем на индейца. Буш провел его туда, где нетерпеливо расхаживал по палубе Хорнблауэр. Сердечно поклонившись, гость представился: