На вопросительный взгляд Руднева Трусов ответил утвердительным кивком: разговор с Хлодовским действительно был до боя.
— А вот сейчас вы уверены, товарищ адмирал, что все мелочи продумали? Или опять в разгар боя что-нибудь этакое интересное и неожиданное выяснится?
— Знаете что… По приходе во Владивосток «Рюрик», очевидно, станет на ремонт минимум на три месяца, и вам на его борту особо делать будет нечего: даже старшему офицеру во время ремонта надо доверить свой корабль инженерам-ремонтникам, — задумчиво потянул Руднев.
— Что, отправите с глаз долой в Петербург? Или вообще на Каспийское море загоните? — с вызовом отозвался Хлодовский, вспомнив о судьбе первого командира «Лены».
После вчерашнего ада любое наказание от начальства волновало молодого офицера уже не так сильно. Если неделю назад недовольство адмирала и его влияние на карьеру стояло на первом месте, то вчерашний бой многое поменял в системе приоритетов Хлодовского.
— Нет, так легко вы не отделаетесь, и не надейтесь. Вы прилюдно меня тут раскритиковали, и теперь вам за это придется держать ответ. Так что по возвращении во Владик быть вам начальником моего штаба. Сами напросились — если уж у вас хватает смелости, профессионализма и наглости меня критиковать, будете это делать на постоянной основе.
— А разве у вас есть штаб? — оторопело, но по инерции с вызовом пробормотал Хлодовский, соображая, почему его фактически повышают в должности, за наглость, не иначе. — Ведь собрание командиров крейсеров таким еще не является, несмотря на то, что вы его упорно так называете.
— В том-то и проблема, что на бумаге штаб вроде бы и есть, а вот фактически его нет. Так что, коли уж вы сами напросились на должность его командира — то вам его и организовывать. К моему приходу во Владивосток потрудитесь иметь предварительные наметки, какие именно персоналии вам нужны. Главной задачей ВАШЕГО штаба будет дорабатывать мои планы так, чтобы больше ничего подобного случившемуся с «Рюриком» не повторилось. Инициатива, она того — наказуема. Ясно? — спросил Руднев задумавшегося над тем, во что же он вляпался, Хлодовского и после утвердительного кивка продолжил: — Ну, коли ясно — вернемся к планам сегодняшним.
После окончания угольного аврала эскадра разбежалась по четырем направлениям. «Рюрик» с «Россией» в сопровождении «Сунгари» ушли во Владивосток, а «Громобой» с «Корейцем» наведались к Пусану. Там они нагло и неторопливо, среди белого дня, расстреляли все три находящихся в порту японских транспорта и древнюю канонерку (дальность и точность огня 10-дюймового орудия «Корейца» далеко превышали таковые показатели у старых береговых орудий). Заодно обнаглевшие русские и прихватили не вовремя вышедший из порта в Сасебо 2000-тонный транспортник «Сугано-Мару» и отвели его во Владивосток. Пока броненосные крейсера изображали парочку слонов, резвящихся на развалинах посудной лавки, «Обь» тихо делала свое черное дело на подходах к акватории порта. До конца войны на выставленных ею минах подорвались еще два транспорта (один из которых все же смог доковылять до порта, так как был загружен понтонами для возведения наплавных и временных мостов) и один номерной миноносец. Еще долго после войны японцы и корейцы вытраливали потом русские мины. На обратном пути русские крейсера встретились с девятым отрядом миноносцев, который всю ночь рыскал по морю, собственно и пытаясь их найти. К сожалению для японцев, встреча произошла не ночью, как планировалось, а днем. Дневная же атака двух броненосных и одного вспомогательного крейсера силами четырех миноносцев — это не что иное, как извращенная и мучительная форма самоубийства. Русские тоже не видели смысла в попытке догнать 29-узловые миноносцы на 20-узловых крейсерах, и оба отряда разошлись левыми бортами в полусотне кабельтовых без единого выстрела. Командир японского отряда капитан второго ранга Ядзима хотел было отрядить дестроер «Хати» проследить за русскими, но, прикинув остаток угля, отказался и от этой затеи. За ночь японцы сожгли более половины топлива, и «Хати» все равно не смог бы следить за русскими дольше нескольких часов. «Богатырь» так же демонстративно днем обстрелял маяк у Ниигаты, поперестреливался с береговыми батареями и, утопив попутно три рыболовецкие шхуны, вернулся домой. Наиболее интересным и насыщенным оказался путь «Варяга».