Рейф уезжал.
Он уезжал, чтобы начать карьеру в высшей лиге, и эта карьера, возможно, станет нашим концом. Я пялилась на вращающийся вентилятор. Рейф обнял меня крепче. С момента, когда я благодаря ему почувствовала себя снова цельной, прошло всего несколько часов. И вот сейчас, при взгляде на его лицо, я снова чувствовала себя разбитой. Не отваживаясь взглянуть на него, не зная, спал он или нет, я прошептала в темноту:
— Рейф?
— Да, малышка?
Поняв, что сейчас ему так же грустно, как и мне, я почувствовала подступившие к горлу слёзы.
— Научи меня сохранять спокойствие.
Он прикоснулся губами к моему виску, и в груди у меня резко что-то оборвалось. Я с трудом подавила рыдание. Мягкие губы легонько коснулись моего плеча, а потом он нежно прошептал мне на ухо:
— Не могу.
— Почему? — послышался мой дрожащий голос.
Рейф прижал меня к себе крепче и прошептал снова:
— Я люблю тебя такой, какая ты есть.
— Эгоистично.
— Когда дело касается тебя, так всегда будет.
— Обещаешь?
Я взглянула на него и, даже несмотря на темноту, прочла у него на лице явное беспокойство. Я ненавидела себя за то, что омрачала день, который должен был стать самым великим днём в его жизни.
— Элис...
— Ты прав. Не нужно мне обещать. И никогда не нужно было.
— Всё не так.
Он навис надо мной и попытался стереть с моего лица боль сначала пальцами, а потом словами и поцелуями.
— Ты веришь, что я люблю тебя, Элис?
Злясь на саму себя, я кивнула:
— Да.
— Вот это и есть моё обещание.
Я снова кивнула. Рейф пылко меня поцеловал и устроился у меня между ног.
— Элис, послушай меня, — сказал он, поднимая и стягивая с меня футболку. — Мне плевать на весь мир, даже если он исчезнет завтра. Меня заботит судьба только крохотной кучки людей. Но, не видя твоего лица, я не смогу дышать, — заявил он, проталкивая внутрь меня пальцы.
У меня перехватило дыхание. Выгнув спину, я раздвинула ноги шире. Рейф поочередно втянул губами мои соски, а потом потерся головкой толстого члена о мою промежность. В теле чувствовалась приятная боль, но я всё равно призывно застонала.
Он толкнулся внутрь, и я хрипло выдохнула:
— Рейф.
— Мы не исчезнем, — пообещал он, яростно в меня вбиваясь. — Мы сможем.
***
Пурпурный дождь
Спустя две недели
Тяжело. Именно так я ощущала себя, проходя в день игры мимо флагов к входу, где стояла Голландка. Она с надеждой всматривалась в толпу, пока не увидела меня. Уголки её губ приподнялись в мягкой улыбке, и по напряженной позе я поняла, что она была уверена, что я не появлюсь.
Я пришла только из-за Энди. На протяжении всего дня я не могла представить себе, как поднимусь по ступеням на стадион, где не будет моего горячо любимого питчера с дерзким взглядом.
Для Энди. Это для Энди.
На следующий день после отъезда Рейфа Энди отправился к менеджеру и попросил об отмене своего контракта. Удивительно было узнать, что Энди решил закончить свой последний сезон досрочно, но ещё более удивительным было то, что его просьбу одобрили. Конечно, мы знали, что Энди собирался бросить бейсбол и посвятить себя продвижению Рейфа. Но до того самого момента, мы не думали, что он был настроен настолько серьезно. Энди сильно всех нас удивил решимостью закончить карьеру на своих условиях и в нужное ему время. Поразительным было то, что с его рекордными показателями в этом сезоне он мог бы спокойно войти в высшую лигу. Рейф негодовал по поводу решения Энди, о чём и сказал мне в наш последний с ним разговор.
Жжение в груди только усилилось, когда Голландка, здороваясь, кивнула мне, и я с трепетом начала подниматься по ступеням. Рейф уехал. Он не увидит последнюю игру своего друга. По щеке скатилась слеза. Я вспомнила всё, что случилось с момента, когда, увидев флаер, я доверилась ему отвести меня туда, где было моё место.
Моё разбитое сердце проклинало тот день, когда гонимая чертовым безумием ощутить свою нужность, я искала что-то... кого-то, желая стать его частью... и нашла Рейфа.
— Он будет сильно злиться, что не попал, — заметила Голландка, когда мы усаживались на свои места.
Не способная скрыть боль, нарывавшую внутри большим гнойником, угрожавшую в любой момент вскрыться и выплеснуться наружу, я только кивнула. Прошло всего несколько недель, а я уже чувствовала себя так, словно меня лишили жизни.
— Хочешь пива? — предложила Голландка.
Ища предлог не смотреть на поле, чтобы только не ощущать внутри пустоту, я поднялась.