Сделав усилие, Сейт приподнялся на локте.
— Лежите, лежите, товарищ артист, — заботливые руки снова уложили его на траву. — Сейчас за вами приедут.
С пронзительным воем подкатила машина «Скорой помощи». Первым к вышедшему из машины фельдшеру подскочил худой в кепке и по-военному чётко и ясно доложил о происшествии:
— Несчастный случай здесь. Товарищ артист, перетрудившись на съёмках новой художественной киноленты, получил солнечный удар. Вследствие чего потерял сознание, упал и расшиб голову.
— Где кино-то снимают? — поинтересовался фельдшер.
Худой замялся, но на помощь ему пришла очень толстая дама в очень открытом сарафане.
— Да на окраине, возле сгоревшего промсклада, — махнула она рукой куда-то в сторону. — Я вчера мимо проходила — военные там, человек тридцать. Копают что-то.
Фельдшер с пониманием покачал головой и подошёл к пострадавшему. Опершись руками о колени, он внимательно осмотрел его с головы до пят, покивал головой и, выпрямившись, крикнул шофёру:
— Петрович, тащи носилки! Госпитализировать будем!
Когда Сейта стали укладывать на носилки, он вдруг испуганно принялся шарить руками в траве вокруг себя.
— Ну, в чём дело, больной? В чем дело? — недовольно забурчал фельдшер.
— Да мыльницу он свою небось ищет, — ответил кто-то из толпы, и Сейту в руку сунули темпоральный модулятор в яркой мыльной упаковке. — Импортная…
Глава 4
В больнице Сейту поставили диагноз «сотрясение мозга», переодели в застиранную до полной потери цвета больничную пижаму и уложили на койку в палате на первом этаже.
Поскольку новый больной не мог сообщить о себе ничего вразумительного и никаких документов при нем не оказалось, о пострадавшем артисте было заявлено в милицию.
Милиция быстро установила, что никакой съёмочной группы в городе нет. В ДК «Железнодорожник», при котором числился самодеятельный театр, ни артисты, ни костюмы в последнее время не пропадали по причине полного отсутствия как первых, так и вторых. Так же и в розыске не числилось граждан, под приметы которых подходил бы неизвестный, находившийся на излечении в городской больнице и значившийся в милицейских протоколах под кличкой Артист.
Спустя три дня после поступления Сейта в больницу врачи признали состояние больного удовлетворительным и дали согласие на его встречу с сотрудниками милиции.
Беседа с Артистом не дала милиции никакой новой информации: пострадавший не мог назвать ни своего имени, ни места жительства, так же как не мог объяснить и то, каким образом на нём оказался столь странный костюм и как сам он оказался в Кипешме. Он даже не знал названия города, в котором находился, и затруднялся назвать сегодняшнюю дату.
Лечащий врач, оставшийся с капитаном милиции после того, как Сейт вернулся в палату, назвал состояние больного ретроградной амнезией — полной потерей памяти о своей прошлой жизни, — нередко случающейся после травмы головы. При этом врач заверил капитана, что во всем остальном пострадавший остаётся совершенно нормальным человеком и не представляет никакой угрозы для общества. У милиционера на сей счёт имелись свои соображения, но он не стал обсуждать их с врачом.
Глава 5
Вопреки мнению врачей, инспектор Сейт помнил, кто он такой и что с ним произошло до того, как он очутился сначала на разогретой солнцем мостовой, а затем и на больничной койке маленького провинциального городка. Более того, он отлично понимал полнейшую безвыходность своего положения. Марин оказался совсем не тем безобидным простаком, за которого принял его Сейт. Усыпив бдительность инспектора, контрабандист подсунул ему в мыльной упаковке портативный темпоральный модулятор, который и выбросил Сейта из XVII века. Сейту ещё повезло, что он ударился головой о мостовую Кипешмы, а не оказался погребённым в песках пустыни или замерзающим среди арктических льдов, поскольку в темпоральном модуляторе, собранном народным умельцем, известным под именем Пройдоха Шмульц, в целях экономии места отсутствовал не только пространственный стабилизатор, но и система привязки к местности.
Когда инспектор впервые открыл глаза на больничной койке, первым, кого он увидел, оказался мужчина лет тридцати с густой чёрной бородой и длинными волосами, спадающими ему на плечи и перехваченными на лбу пёстрой тесёмкой. Так же как Сейт, бородач был одет в линялую больничную пижаму.
— Как самочувствие? — спросил он у Сейта, присаживаясь на соседнюю свободную койку.
— Спасибо, неплохо, — ответил инспектор.
Когда в голове у него перестало звенеть от боли, он смог воспользоваться гипнопедической программой изучения языков, заложенной у него в подсознании.
— Меня зовут Михаил Цетлин, — представился бородач. — Я — скульптор-монументалист. Полагаю, что гений. Хотя широким массам общественности, равно как и критикам, пока неизвестен. Видел голову Ильича на центральной площади?
Смущённо улыбнувшись, Сейт отрицательно качнул головой.
— А Ильича в полный рост, что возле ДК «Железнодорожник»?
— Я случайно оказался в этом городе, — признался Сейт. — И сразу же попал в больницу.
Цетлин с пониманием кивнул.
— Я вот тоже попал под нож хирурга по причине приступа острого аппендицита.
Он расстегнул пижамную куртку и показал марлевую наклейку внизу живота.
— Разрезали удачно, а вот заживает плохо, — пожаловался он. — Гноится.
— Я мог бы вам помочь, — сказал Поль.
— Серьёзно? — заинтересованно посмотрел на него Цетлин. — Можешь лекарства импортные достать? — Не дожидаясь ответа, он начал объяснять: — Понимаешь, меня местное руководство за что ценит? За то, что я работаю быстро! У меня сейчас в мастерской два незаконченных заказа стоят. Правда, работы, не в пример Ильичам, помельче. Одна — здешний первый секретарь, бюст в натуральную величину; вторая, — художник тихо прыснул в кулак. — Не поверишь, — заговорщицки произнёс он, понизив голос, — любовница первого секретаря в чём мать родила. Да-да, — поспешно кивнул он, хотя Сейт и не думал проявлять каких-либо сомнений на сей счёт. — Обнаженка в чистом виде. Говорят, персек хочет статую на даче установить. Правда, позировать нагишом эта краля мне наотрез отказалась. Поэтому приходится пользоваться классическими образцами. Ну а если я стану тормозить работу, то, сам понимаешь, мне замену быстро найдут…