Она понимающе кивнула.
Единственное, чего мне теперь хотелось, это поскорее улететь. Первым препятствием был контроль безопасности. Келли пошла первой, я — следом за ней. Никакой тревоги. Мне пришлось открыть ноутбук и включить его, чтобы доказать, что он работает, но я ожидал этого. Все документы по «Флавию» были перенесены в папку «Игры».
Мы прямиком прошли к воротам «В» и сели в челночный автобус. Минут пять пришлось подождать, пока автобус заполнится пассажирами, затем дверцы закрылись, и через полмили мы оказались в зале для отдыха отбывающих.
Повсюду был плюш и шум. До меня донеслось множество голосов с британским произношением, перемежаемых обрывками немецкой и французской речи. Мы с Келли окольным путем направились в зал компании «Юнайтед».
Оказавшись там, мы спокойно расположились за столиком, с большой чашкой капуччино и бутылкой колы. Передышка дала мне время подумать о том, не допустил ли я каких-нибудь ошибок.
В зал вошел охранник и стал что-то говорить служащим за окошками. Сердце у меня учащенно забилось. Самолет по ту сторону стекла был так близко, что казалось, я могу коснуться его рукой. Я даже почти чувствовал запах авиационного топлива.
Я приказал себе успокоиться. Если бы они хотели заполучить нас, они бы уже нас нашли. Но, по правде говоря, в мире происходит столько неправильного, что одна из неправильностей непременно должна была случиться. Я все еще был весь в испарине. Мой лоб блестел от пота. И уж не знаю — от лекарства или от мандража, но я почувствовал, что с каждой секундой слабею.
— Ник? Я — Луиза на весь день или только сейчас?
Я притворился, что думаю над вопросом Келли.
— Весь день. Ты будешь Луизой Сэндборн весь день.
— Зачем?
— Потому что они не пустят нас в Англию, если ты возьмешь другое имя.
Улыбаясь, я глубокомысленно кивнул и спросил:
— Что-нибудь еще хочешь знать?
— Зачем это все?
— Если я называю тебя Луиза, тебе придется называть меня папой. Но только сегодня.
Я не был уверен, какой реакции ожидать, но Келли только пожала плечами: «Как хочешь». Может, именно это она хотела узнать.
Следующие три часа прошли мрачно, но, по крайней мере, нам удавалось оставаться непримечательными. Если бы у меня было больное сердце, я, пожалуй, умер бы, настолько быстро и напряженно пульсировала во мне кровь. В ушах стучало.
«Ты оказался здесь и ничего не можешь с этим поделать, так что смирись, — твердил я про себя. — Твое дело — сесть в этот сраный самолет!»
— Ты в порядке, Луиза? — посмотрел я на Келли.
— Да, в порядке, папа, — широко улыбнулась она.
Оставалось только надеяться, что она будет улыбаться так и дальше.
Я проследил за тем, как дежурная подошла к микрофону. Она сообщила, что объявляется посадка на наш рейс, и добавила, что ей было искренне приятно видеть нас у них в зале.
Около дюжины пассажиров встали со своих мест и стали собираться: складывать бумаги и застегивать сумки.
Я тоже встал и потянулся.
— Луиза?
— Да?
— Поехали в Англию!
Мы прошли к воротам: папа и дочка, рука в руке, болтая про всякую ерунду. Моя теория подтвердилась: если я буду разговаривать с Келли, с нами уже никто не заговорит.
В очереди перед нами стояли четыре или пять человек вроде нас: семьи с детьми. Паспорта проверял молодой латиноамериканец; на шее у него висела табличка на цепочке, но издали я не мог прочесть, что там написано. Был ли этот парень из службы безопасности авиакомпании или аэропорта?
Двое охранников в форме подошли и встали за ним, о чем-то переговариваясь. Болтовня их выглядела такой непринужденной, что вполне могла и не оказаться просто болтовней. Я вытер рукавом пот с лица.
Оба охранника в форме были вооружены. Негр отпустил какую-то шутку, белый рассмеялся и огляделся вокруг. Мы с Келли, шаркая, продвигались вперед.
Я вел ее рядом — заботливый отец в толпе прижимает к себе ребенка. Ноутбук я нес на плече. Келли зажала под мышками своих мишек.
Мы продвинулись еще на три шага; очередная остановка, затем настала наша очередь предстать перед латиносом.
Мне хотелось облегчить ему процедуру. Улыбаясь, я вручил посадочные талоны и паспорт. Убежден, что оба парня в форме смотрели на меня. Я настроился, как боксер: все внимание на латиносе; остальное было где-то далеко — искажено, приглушено, на периферии. Капля пота скатилась с моей щеки, и я понял, что он заметил это. Понимал я и то, что он видит, как тяжело вздымается моя грудь.
Келли держалась справа от меня. Я посмотрел на нее и улыбнулся.