– Кондратьич, помнишь, я звал тебя с сыном в воскресенье на новоселье?
– Дык, как не помнить-то, если Сам звал? – вопросом на вопрос ответил тот, выделяя слово «сам».
– Так вот, новоселье не отменяется. Просто будет проходить в другом месте.
– Как это?
– Опять мы переезжаем. Сейчас подходил Лютиков и настоял на нашем перебазировании в Ново-Огарево – бывшую резиденцию президента. Так что подъезжайте с сыном туда в воскресенье. У тебя-то пропуск имеется, а насчет сына твоего я предупрежу на КП.
– К какому часу прибыть? – деловито поинтересовался водитель.
– Думаю, что часикам к четырнадцати, – ответил тот, почесывая переносицу.
– Добро, Василич. Подгребем. А то может помощь, какая нужна? Тогда можно и пораньше.
– Да нет, управятся и без вас. Там специальные грузчики с погрузчиками будут.
Кондратьич только кивнул на это. Продолжили ехать в молчании. Афанасьев, погруженный в свои государственные мысли, баюкал, вконец разболевшуюся и судя по всему опухшую руку. Он настолько был погружен в себя, что даже не замечал из затонированного окна машины празднично гомонящую в этот поздний час столицу. Вальронд же, в отличие от говорливого Михайлова, был по природе человеком малоразговорчивым, а регламент несения службы, связанной с сопровождением специальных средств связи, к коим относился «ядерный чемоданчик», вообще запрещал разговоры на отвлеченные темы без разрешения высшего руководства. Так и доехали до дома. Когда они вдвоем с Петром Михайловичем поднялись на второй этаж, то звонить в двери даже не пришлось. Дочь видимо уже давно караулила его возле окна и, увидев подъехавший кортеж, поспешила открывать двери.
– Ну, наконец-то, – выдохнула она, пропуская мужчин в прихожую, – а я все боялась позвонить тебе. Здравствуйте, Петр Михайлович! – поздоровалась она с Вальрондом, и легкий румянец растекся по ее всегда бледным щекам.
– Здравствуйте, Анастасия Валерьевна! – опять сильно смущаясь, и отчаянно краснея, поздоровался он с дочкой диктатора. Афанасьев сделал вид, что не заметил эти два светофора.
– Папа, к тебе пришли, – полушепотом поведала Настя, кивая головой на гостиную.
– Кто? – скривился Афанасьев. В этот час он не хотел никого видеть кроме близких людей, перед которыми можно не скрывать своего состояния.
– Адвокат. От мамы, – все таким же заговорщическим шепотом выпалила она, помогая отцу снять китель. – По какому делу – не говорит, а я уж не стала расспрашивать. Охрана не хотела его пропускать, но я разрешила дождаться ему тебя здесь.
– Адвокат? Это уже интересно, – пробормотал отец, и уже обращаясь к Вальронду, – ты Петр Михалыч не чинись, располагайся по-свойски, чай уже не в первый раз, а я тут еще отвлекусь на кое-какие дела.
С этими словами он и вошел в гостиную, на ходу засовывая ноги в тапки без задников. Навстречу ему с дивана поднялся пожилой дядечка невысокого роста и невыразительной внешности с обширными залысинами и в старомодных очках с толстой роговой оправой. Настя не утерпела и серой мышкой проследовала за отцом.
– Надеюсь мне представляться нет нужды? – спросил Афанасьев у лысого, делая жест рукой, разрешающий сесть на место. Мужчина сел на прежнее место. Афанасьев тоже умастился с другого края дивана.
– Мне сказали, что у вас ко мне дело…
– Да, – опять делая вид, что привстает, сказал тот. – Меня зовут Аркадий Исаевич Бауэр. Я являюсь членом московской гильдии адвокатов и так получилось, что вынужден представлять интересы вашей супруги – Аглаи Петровны Афанасьевой, в девичестве Крутиковой.
– Ваш извиняющийся тон и словосочетание «вынужден представлять» наводят на мысль о претензиях ко мне со стороны супруги, – предположил Афанасьев, вытягивая гудящие ноги в шлепанцах и откидываясь на спинку дивана.
– Так, точно-с, – подтвердил адвокат, доставая из маленького кейса, стоявшего у дивана, бумаги. – Вот-с, имеет место быть к вам иск о расторжении брака и разделе совместно нажитого имущества. Поверьте, это не моя инициатива, я просто исполняю свой долг адвоката, – приложил он руки к груди, как бы моля о прощении.
– Не стоит извиняться, Аркадий э-э-э…
– Исаевич, – тут же подсказал представитель «крапивного семени»91.
– Да-да, Исаевич. Нечто подобное я и предполагал, – скучным голосом ответил диктатор. Где-то за спиной охнула и тут же замолкла Настя, но Валерий Васильевич даже не обернулся.
– Я взял на себя труд самолично доставить вам копию искового заявления, – подобострастно заявил «крестьянин»92, протягивая Афанасьеву четыре скрепленных степлером листа с убористо набранным текстом.
91
Со времен царской России так прозывали всех причастных к делам судопроизводства, а также чиновников-мздоимцев.