– Тогда поделим мой.
Они молча пережевывали сладкую сытную пахлаву. Ребекка посмотрела на сливки.
– А как твоя фамилия? – полюбопытствовала она.
– Блисс.
– Шутишь! – удивилась она. – Блисс?[13] Это же вроде как блаженный?
Рот у него был набит битком – и он просто кивнул.
– Генри Блисс, – рассмеялась она. – Выходит, ты у нас Блаженный, так?
– Причем самый что ни на есть, по высшему разряду, – подтвердил Генри, сглотнув.
– Генри Блаженный, – проговорила она. – Как мило, Генри Блаженный, Генри Блаженный, Генри Блаженный…
Генри на мгновение перестал жевать.
– А у тебя какая фамилия?
– Батиста[14].
– Да ну!
И они оба расхохотались, сами не зная почему.
Тут Ребекка заметила, что свет слишком яркий. Генри зажег свечи и выключил лампочку. Их лица слегка отсвечивали в полумраке. Генри прикурил сигарету и передал ее Ребекке.
– Даже не верится, что я обедала с мужчиной, которого подцепила в Монастираки, – сказала она.
– Это не ты, а я подцепил тебя на приманку – книжку. Кстати, а где она? – спросил он и только сейчас понял, что случилось, прежде чем он открыл рот.
– В фойе… в музее, – сказала она. – Может, сходим туда завтра?
– Завтра мне уезжать.
– Надолго?
– Дней на восемь.
– Буду скучать, ладно? – с напускной грустью проговорила Ребекка.
Генри улыбнулся.
– Пожалуйста, если хочешь… надо смотаться в Кэм-бридж, на лекции по технологии радиоуглеродного датирования, мой шеф считает – мне будет полезно послушать.
– Открытку пришлешь?
– Непременно… да не грусти ты так! Разлука греет сердце, верно?
– Поживем – увидим, – ответила Ребекка.
Генри поставил свой стакан и провел рукой над пламенем свечи.
Они посмотрели друг на друга.
– Agapi mou[15], – сказал он. – Любовь моя.
Ребекка взяла свой стакан и встряхнула – его содержимое закружилось в водовороте, точно крохотный океан, подвластный ее молчаливой воле.
– Это просто такое выражение, – спохватился Генри. – Похоже, я перебрал.
– Прости, – сказала она, передавая ему назад сигарету. – Я только сейчас сообразила, что она у нас одна на двоих. Думаю, тебе нужно знать: у меня вроде как есть парень.
Генри отпрянул от пламени свечи.
– Черт! – сказал он и посмотрел на нее. – Ты это серьезно?
– На самом деле он совсем не мой, да и видеть его я больше не желаю. – Она потянулась за другой сигаретой. – Похоже, я тоже малость перебрала.
Генри сказал со сдержанным спокойствием:
– Не обижай его.
– Ты о чем?
– Может, он тебя любит.
Ребекка вздохнула.
– Может, и так.
– Тогда не обижай его.
– Почему ты это говоришь?
– Потому что, будь я твоим парнем, мне бы хотелось, чтобы у нас все было серьезно.
– Он не мой парень – даже не знаю, зачем я это брякнула. Ладно, а что такое серьезно, по-твоему?
– Спроси меня через год, – сказал Генри, – может, тогда и отвечу.
Сквозь жалюзи потянуло прохладой.
Генри встал и перегнулся через стол, собираясь ее поцеловать. Неуклюжесть, с какой он пытался это проделать, мигом была забыта, когда она тоже встала и они вместе двинулись по коридору к его спальне, натыкаясь на своем пути на все подряд. Пол был прохладный – Ребекка ощущала это босыми ногами. В его спальне было темно. Он прикасался к ней очень нежно, раздевая ее быстро, но осторожно.
Платье соскользнуло с нее – и она стояла совсем нагая. Генри потянулся обеими руками к ее бедрам, будто в порыве безмолвной просьбы. Она перехватила его руки и сама приложила их к тем местам на своем теле, какими хотела ощутить их сильно-сильно, – вся ее застенчивость давно растворилась в вине.
Она открыла глаза, лишь когда перестала чувствовать груз его тела. Он был крепкий и тяжеловесный. Слабое чувство, зародившееся в тот день на рынке, переросло в сильную страсть. Что-то тянуло ее издалека туда, где она мгновенно погрузилась в свои грезы. Она крепко уткнулась носом в его плечо и яростно укусила. Он не отпрянул, а, все так же нависая над нею, только крепче напряг мышцы, натянув их, точно струны. Ее тут же закружило в водовороте собственной жизни, где ощущение самое себя оказалось настолько условным и чуждым, что его легко смело силой необыкновенного желания.
Она вцепилась в его черные волосы, порывисто дыша…