– Вы смотрите на этот перстень? – сказал гасконец, гордившийся тем, что может похвастаться перед своим другом таким дорогим подарком.
– Да, – сказал Атос, – он напоминает мне одну фамильную драгоценность.
– А, не правда ли, он очень красив? – спросил д’Артаньян.
– Великолепен, – отвечал Атос. – Я не воображал, чтобы могли существовать два сапфира такой прекрасной воды. Вы выменяли его на свой бриллиант?
– Нет, это подарок моей хорошенькой англичанки, или, лучше сказать, француженки, потому что хотя я и не спрашивал ее, но, уверен, что она родилась во Франции.
– Вы получили этот перстень от миледи? – сказал Атос. Голос обнаруживал сильное волнение.
– Да, она дала мне его сегодня ночью.
– Покажите мне его, – сказал Атос.
– Возьмите, – сказал д’Артаньян, снимая его с пальца.
Атос рассмотрел его со вниманием и побледнел; потом он примерял его на безымянный палец, перстень пришелся так ловко, как будто был заказан для этого пальца.
Облако гнева и мщения омрачило всегда спокойное лицо Атоса.
– Не может быть, чтобы это была она, – сказал Атос. – Как мог этот перстень попасть в руки миледи Клерик? Впрочем, довольно трудно поверить, чтобы могли существовать два такие сходные драгоценные камня.
– Вам знаком этот перстень? – спросил д’Артаньян.
Мне показалось, что знаком, – отвечал Атос, – но, вероятно, я ошибся.
Он возвратил д’Артаньяну перстень, не переставая смотреть на него.
– Послушайте, д’Артаньян, – сказал он потом, – снимите этот перстень или поверните его камнем внутрь; он напоминает мне такие ужасные вещи, что я не могу ничего говорить. Вы, кажется, хотели просить моего совета; говорили, что затрудняетесь, не зная, что делать в таких обстоятельствах?.. Но погодите, дайте мне опять перстень; тот, о котором я говорил, должен быть исцарапан с одной стороны, вследствие одного случая.
Д’Артаньян снял опять перстень с пальца и подал его Атосу.
Атос задрожал.
– Посмотрите, – сказал он, не странно ли это!
Он показал ту самую царапину, о которой говорил.
– Да от кого же у вас был этот сапфир, Атос?
– От матушки, а она получила его от бабушки.
– Я говорил вам, что это фамильная драгоценность, и она не должна была бы выходить из нашего рода.
– А вы его… продали? – с нерешимостью спросил д’Артаньян.
– Нет, – отвечал Атос с какою-то странною улыбкой. – Я подарил его любовнице ночью, точно так же как вам его подарили сегодня.
Д’Артаньян задумался. Душа миледи показалась ему в это время глубокой и мрачной пропастью.
Взяв перстень, он не надел его на палец, а положил в карман.
– Послушайте, – сказал Атос, взяв его за руку. – Вы знаете, как я люблю вас. Если бы у меня был сын, я не мог бы любить его больше чем вас. Послушайтесь меня, бросьте эту женщину. Я не знаю ее, но какое-то предчувствие говорит мне, что это погибшее создание и что в ней есть что-то роковое.
– Вы правы, – сказал д’Артаньян, – я брошу ее; признаюсь вам, эта женщина пугает даже меня самого.
– Достанет ли у вас на это решимости?
– Достанет, – отвечал д’Артаньян. – Я готов на это хоть сейчас.
– Да, дитя мое, вы поступите основательно, – сказал Атос, пожимая ему руку с родительскою нежностью. – Дай Бог, чтобы эта женщина, с которой вы только что встретились на пути жизни, не оставила на нем ужасных следов.
Атос поклонился д’Артаньяну, давая знать, что он очень желал бы остаться один и подумать о своих делах.
Д’Артаньян, придя домой, застал там Кетти, дожидавшуюся его. Если бы она была месяц больна лихорадкой, то едва ли лицо ее больше изменилось бы, чем в эту бессонную и мучительную ночь.
Она была послана к мнимому де Варду. Миледи была без ума от любви и хотела знать, когда любовник ее придет к ней па другую ночь.
Бедная Бетти, бледная и дрожащая, ожидала ответа д’Артаньяна.
Атос имел большое влияние на молодого человека. Совет друга, присоединившись к голосу его сердца, придали ему твердость решиться навсегда отказаться от миледи тем больше, что теперь честь его была спасена и мщение удовлетворено. Поэтому вместо ответа он написал следующее письмо:
«Милостивая государыня! Не рассчитывайте на будущее свидание со мною; со времени выздоровления у меня накопилось столько дел в этом роде, что я должен привести их в порядок. Когда очередь дойдет до вас, я буду иметь честь уведомить вас.
Целую ваши ручки.
Граф де Вард».
О сапфире ни слова: гасконец, верно, хотел сохранить его как оружие против миледи, или, говоря откровенно, оставил его у себя, как последнее средство для экипировки.
Впрочем, несправедливо было бы судить о поступках того времени по понятиям нашего века. То, что нынче порядочный человек считает себе за стыд, в то время казалось делом самым простым и естественным и молодые люди лучших фамилий очень часто были на содержании у своих любовниц.